Месть прошлого

– Всё не так плохо, госпожа Майяри, – уверенно заявил он. – Моё сердце болит редко, очень редко. И это не те боли, что мучили меня в детстве. Печать прекрасно справляется и вмешивается даже тогда, когда её помощь не требуется.

– Печать справляется, потому что я рядом, – осадил его Шидай, – а ты постоянно норовишь смыться куда-нибудь без меня.

– Господин Ранхаш, – Майяри – немного сонная и странно спокойная – посмотрела на харена, – как я могу вас полюбить?

Повисла тишина. Лицо Ранхаша дрогнуло, и он растерянно моргнул, чувствуя, как внутри умирает уверенность во взаимности Майяри.

– Вы ведь безответственны в отношении тех, кто вас любит, – продолжила девушка. – Господин Шидай любит вас, ваша смерть причинит ему ужасную боль, а вы не хотите постараться, чтобы оградить его от этого. Если я полюблю вас, то мне будет так же больно. Наверное, как вам в детстве. Такая боль может убить.

Сердце кольнуло нечто отдалённо знакомое. Родом из детства. Даже вспомнилось…

– Боги, Ранхаш, за каким хреном ты туда полез? – отец дрожащими руками пытался вытереть его влажное лицо, словно не осознавая, что сперва следовало высушить волосы, с которых вода опять натекала. – Я же запретил ходить на обрыв!

Мальчик сам дрожал от пережитого страха. Отец много раз говорил, что обрыв над рекой – место опасное. Но он никак не ожидал, что земля обвалится под ногами и его утянет в воду. Боги милостивы, папа услышал его крик и спас.

– Господи, Ранхаш…

Отец обессиленно опустился на землю и закрыл дрожащими руками лицо.

– Я же так испугался.

Удушающая волна вины поднялась из груди, вышибла слёзы на глазах, и Ранхаш, расплакавшись, прильнул к отцу.

– Прости меня, папа…

– Прости…те, – выдавил Ранхаш.

Отец судорожно вздохнул и часто-часто заморгал. Не то чтобы он желал услышать эти слова, но они всё же смягчили его терзания и подарили надежду, что что-то изменится.

А вот в глазах Майяри, словно отразившись, появилась вина, и она, зажмурившись, уткнулась лицом в грудь лекаря. Тот обеспокоенно потрогал её щёки.

– Ранхаш, принеси воды, – попросил Шидай, и харен торопливо вышел из комнаты. – Майяри, что такое? Это на тебя так крепенькое действует?

– Господин Шидай, что мне делать? – девушка всхлипнула. – Я уже так его люблю.

– Что… Ох! – лицо мужчины озарилось таким ликованием, словно это ему в любви признались. – Так это ж здорово!

– Это не здорово. Я состою в хаггаресском браке, и он истекает только в этом году, в конце второго месяца осени! Я не могу выйти замуж за него прямо сейчас! Я очень хочу, но не могу! И не знаю, как признаться в этом! Что мне делать?

– Подожди… – Шидай ошалело моргнул и облизнул пересохшие губы. – Что-то я как-то странно себя чувствую… Подожди-подожди… Так, это крепенькое, да? Бредишь?

– Нет, – почти неслышно выдохнула Майяри. – Я с ума схожу.

– О, Создатель… – потрясённо выдохнул лекарь. – Тут и у меня сердце затрепетало. Боги, Майяри, подожди… Тут нужна особая деликатность. Я пока не знаю, как ему об этом сказать. Он расстроится… Он чудовищно расстроится! Тш-ш-ш!

В комнату вошёл харен со стаканом воды в руке и обеспокоенно посмотрел на ошеломлённого отца.

– Что-то случилось?

– А? Нет, – Шидай решительно мотнул головой. – Майяри, похоже, запьянела и говорит, что хочет драконье яйцо.

– И ты так удивился? – Ранхаш подозрительно прищурился. – Пьяному бреду?

– Да нет, что ты! Просто она заявила, что один раз уже его ела…

Глава 44. Пустота, приносящая боль

Зверинец называли самым паршивым местом подземного города – города Свободы и Прощения. Называли шёпотом, утайкой, чтобы не расстраивать доброго господина Дешия, отчего-то привязанного к этим тварям и благоволившего им. Последователи, конечно, понимали причины такого мягкосердечного отношения – господин не скрывал своих мыслей и порой был беспечно откровенен, чем умилял следующих за ним. Господин Деший в бесконечной доброте своей стремился вернуть утерянное самым покалеченным из них, но звери – орудия к достижению благородной цели – всё равно вызывали оторопь и вполне объяснимую ненависть: монстры вырывались из своих клеток всего два раза, но оба из них крепко засели в памяти.

Агорий торопливо миновал ряд поднятых решёток – двенадцать крепчайших замков, – установленных в единственном коридоре, ведущем из зверинца.