Испытав приступ брезгливости, он направил на нее пистолет. Расценив это как готовность выстрелить, Жасмин вскочила и с визгом бросилась к двери балкона. Упускать ее было нельзя. Позволить ей вопить на всю округу — тоже.
Если Самурай и задумался, то на столь короткий срок, что ему даже не пришлось опускать вытянутую руку. Пистолет сам отыскал цель. Три хлопка — и столько же пулевых отверстий в спине беглянки, все чуть смещены влево.
«Кучно», — отметил про себя Самурай, приблизился, переступил через лужу крови, закрыл балкон и посмотрел на мертвую девушку.
Не то чтобы она была красавицей, но портить ей лицо не хотелось. Он еще раз выстрелил ей в сердце, присел и проверил пульс.
Из-за многочисленных кровавых брызг и потеков комната виделась в красном свете. «Этюд в багровых тонах», как написал бы создатель Шерлока Холмса.
«В Англию хочу, — подумал Самурай, сдергивая маску со вспотевшей головы. — Скорей бы. Там все другое, и я другим стану тоже. Я не хочу быть собой. Устал. Почему я такой?»
Ему не было жаль убитых, даже девушку, не виноватую, в общем-то, ни в чем. Он жалел самого себя. Его рука автоматически поставила пистолет на предохранитель и вернула на место. Глаза обежали комнату, проверяя, не упущено ли что-нибудь, например включенный мобильник, снимающий все, что находится перед объективом. Взгляд остановился на приоткрытой двери.
Там мог находиться кто-то, кто видел все, в том числе и его самого, преждевременно снявшего маску.
Не мог — а находился.
Самурай явственно заметил неуловимое движение за щелью.
Похолодев, он прыгнул вперед, ударил дверь ногой и присел на расставленных ногах, чтобы пропустить выстрел над собой. В него не стреляли. Выхватив пистолет и держа его в вытянутых перед собой руках, Самурай прицелился в стоящую напротив женщину. Это была жена Русанова, он ее сразу узнал.
— Валерия?
— Да, — ответила она.
— Что ты тут делаешь?
Вместо ответа она показала пальцем на спальню, в которой он стоял.
— Не понял, — сказал Самурай.
— Я следила, — сказала Валерия.
— За мной?
— За мужем.
— А.
Самурай замолчал. Он ни с того ни с сего вспомнил куклу на лестничной площадке. Перед ним находилась мать той девочки, которая тоже жила в этом доме. Самурай воспринимал Валерию не как супругу Русанова, именно как маму девочки. Как ее звали? Почему звали? Зовут. Ее зовут Вика. Сегодня ее ожидает ужасный день. Неужели Самурай сделает так, что несчастную девочку даже утешить будет некому?
— Почему ты молчишь? — спросил он у Валерии.
— Это что-нибудь изменит? — задала она встречный вопрос.
Вместо того чтобы ответить, он повернулся и пошел вниз. Это было глупое, даже безрассудное решение, но, странное дело, оно принесло Самураю некоторое облегчение. Более того, впервые за долгое время ему не хотелось никуда уезжать.
Он покинул дом точно так же, как явился, не встретив никого по пути. Садясь в машину, услышал где-то вдалеке вой сирен и предположил, что, стоило ему удалиться, как Валерия Русанова вызвала полицию. А кто бы на ее месте поступил иначе?
Отъезжая, Самурай беззлобно выругал себя за то, что нарушил свои раз и навсегда установленные правила. Хотя почему навсегда? Если существуют правила, то должны быть и исключения, не так ли?
Глава тринадцатая
Плата и расплата
Поймав себя в пятый или шестой раз на том, что он вспоминает Валерию и думает о ней, Самурай напрягся. Привязываться к кому-либо было непозволительной роскошью для человека его профессии. Он не хотел никого любить. Он боялся любить. Это делало его слабым, уязвимым.
Он запретил себе мысли о Валерии и целых три минуты успешно справлялся с задачей, пока не обнаружил, что опять думает о ней. Сколько ей лет? Горюет ли она по убитому мужу? Как относилась к его изменам? Что она будет делать, оставшись с дочерью одна? Примет помощь от Самурая, если он опять предстанет перед ней? Или откажется принять деньги из рук убийцы?
— Так, — сказал он себе. — Хватит. Кончай размякать, Коля. Гнилое дело. Все равно ничего не выйдет.
«А если выйдет? — спросил он себя мысленно. — Если еще не все потеряно? Допустим, только допустим, что Валерия сумеет простить. Нет, не так. Она не простит, а будет благодарна мне за то, что я избавил ее от брачных уз. Не случайно же она смотрела на меня так? Было в ее взгляде нечто странное. И не ненависть там читалась, вовсе нет. Это значит… значит…»
Самурай не знал, что это значит. Просто, ведя машину, он отстраненно смотрел на дорогу, а сам представлял себе, как живет не один, а с Валерией и ее дочерью… уже и его дочерью тоже. От этого в душе возникало и росло теплое чувство, от которого Самурай успел отвыкнуть за годы почти полной изоляции. Физическое влечение было тут ни при чем, вернее, играло второстепенную, если не третьестепенную роль. Тяга к Валерии была вызвана потребностью в общении с близкими людьми, которым можно доверять. Не мысленные же монологи с самим собой вести до конца жизни? Тем более что при его роде занятий смерть всегда была не за горами. Как чужая, так и собственная.