Месть Владигора

Он собирался уж было воскликнуть: «Настал час!» — но спокойный голос Владигора, с сочувствием на него смотревшего, заставил Грунлафа замолчать.

— Благороднейший, если ты не веришь мне и моим друзьям, то я готов с кем угодно выйти на поединок. Пусть древний обычай, когда сам Перун влагает силу в руку правого бойца, рассудит нас. Сам будешь драться или выставишь за себя кого-нибудь?

Крики раздались со всех сторон. Гилун Гарудский восклицал:

— Грунлаф, ни за что не соглашайся драться с этим молокососом! Тебе ли искать правды на поединке?! Дай мне выступить в защиту твоей чести!

— Нет, это буду я! — кричал Старко. — Этот нахальный молодчик узнает силу моего удара!

Но и Пересей Коробчакский не остался в стороне:

— Благородный Грунлаф, позволь уж мне изрубить на куски этого негодяя! Я тоже стрелял из лука на состязаниях, а Кудруна досталась оборотню! Не знаешь разве, что он дружит с нечистой силой?

Грунлаф, выслушав внимательно всех, кто хотел вступиться за его честь и правду, коротко махнул рукой:

— Князья! Это дело моей семьи, и негоже мне брать наймита. Я не верю Владигору, а поэтому правду свою отыщу в поединке. Перун направит в бою мою руку. Его это будет суд! Готовься к смерти, князь синегорцев!

Сорвав с себя мантию и оставшись в одном чешуйчатом доспехе, под которым была видна кольчуга, Грунлаф снял с полки шлем и решительно шагнул к выходу, ожидая, что вслед за ним пойдет и Владигор. Но князь Синегорья уже колебался. Стыдно ему стало, что посмел вызвать на поединок старика, к тому же человека, бывшего в недавнем прошлом его тестем. Да и Бадяга шептал ему:

— Княже, что ты сотворил? Ведь если ты убьешь его, то всем нам уже не выйти отсюда живыми. На кого решился ты оставить Ладор? Снова на Любаву? Но она не удержит город!

Владигор был в замешательстве. Он верил в заступничество Перуна, верил, что только правых поддерживает он, но знал также, что говорил правду, а поэтому выходило, что поединок закончится лишь в его пользу. Да если бы он и не был прав, сила, способная разить в бою сразу троих, пятерых противников, давала ему неоспоримое преимущество перед Грунлафом. Но что он мог сделать теперь? Отказаться от поединка?

— Я буду драться! — твердо сказал он Бадяге. — И пусть Перун все решит, а там… а там посмотрим!

Когда Владигор с друзьями и князья-союзники вышли на утоптанную площадку перед домом, то увидели, что дружинники борейские, узнав о поединке, уже создали живое плотное кольцо шагов в тридцать в диаметре. Владигор, тоже сняв мантию, без щита и шлема, встал в центр этого круга, напротив Грунлафа, который, водрузив шлем на голову, не смотрел на противника, а только помахивал мечом, разминая руку.

— Справедливости ради, — прокричал Бадяга, — надо бы и тебе, благородный Грунлаф, шлем снять! Твой противник без шлема!

Грунлаф на мгновенье задумался, а потом, не слушая криков соратников: «Не снимай шлем, Грунлаф! Не снимай! С оборотнем драться будешь!» — молча снял шлем со своей седовласой головы, швырнул его на снег и сказал:

— Перун видит, кто неправ. Так при чем же здесь шлем?

Хотя Владигор уже вынул из ножен меч, он все еще не знал, как поступить: сражаться ли в полную силу, что, несомненно, привело бы к скорой победе, или постараться лишь ранить Грунлафа.

— Начинайте! — взмахнул обнаженным мечом Гилун, князь гарудов. — И пусть Перун будет рядом с вами, чтобы вложить силу и ловкость в руку того, кто более прав!

Владигор понимал, что стоит ему выказать свое превосходство в бою и на него набросятся десятки, сотни воинов, пришедших по зимнему времени к Ладору совсем не за тем, чтобы спокойно наблюдать, как убивает их вождя тот, к кому они не испытывали ничего, кроме ненависти. Но мог ли он позволить себе вести бой не на равных, давая противнику преимущества, давая ему возможность убить себя?

— Начинайте! — снова крикнул Гилун, и теперь уж отказываться от боя или думать, как вести себя в бою, было поздно.

Владигор давно уже слышал, что Грунлаф в молодости считался непревзойденным мастером боя на мечах. Иногда Владигор даже ловил себя на том, что в сражениях пользуется приемами Грунлафа, о которых рассказывали ему те, кто видел князя игов в деле. Было известно синегорскому князю и то, что не требуется большой мышечной силы, дабы найти острием или обеими точеными кромками меча незащищенные участки тела противника. Правда, если встречались в поединке два равных противника, то исход борьбы зависел от того, кто оказывался более выносливым и упорным. Ведь после нескольких минут боя один из сражающихся убеждался в том, что ему не сломить оборону противника, и начинал суетиться, наносить неверные удары, надеясь не на ловкость свою, а на силу, надеясь устрашить тем самым врага. В этот момент к потерявшему бдительность и подкрадывалась смерть. Кольчужная рубашка могла спасти лишь от полосного удара кромкой меча, но если острие меча вонзалось в кольчугу, то, каким бы добротным ни было плетение колец, они всегда разрывались, и бой прекращался…