Места пребывания истинной интеллигенции

“Комсомолец” тупо смотрел на меня:

— Это ты к Кате приставал?…

Что было говорить: нет, не я, это он? Я краем глаза покосился на Воропаева — ну, думаю, выше стропила, плотники, кто говорил, что на фабрике кулаком гвозди забивает?… Сейчас понадобится. Но Воропаев, как ни странно, стоит и молчит. Как столб…

— Я не приставал, — как можно спокойнее сказал я. — Мы просто поздоровались. Мы не думали, что это ваши девочки.

И тут (о женщины, имя вам — не могу подобрать… милосердие? миролюбие?…) длинноволосая блондинка, неожиданно возникнув откуда-то сбоку от нас, весело заявляет:

— А может им п…ды дать?

Я растерялся. Дело начинало принимать прямо-таки дурной оборот. Потом, знаете, я все же не привык к такому экспрессивному поведению со стороны дамы. Я как то привык к совершенно другому образу… Условно говоря — тургеневская Ася, карамзинская Лиза или Сонечка Мармеладова, на худой-то конец… А тут какое-то нетипичное поведение… И тип передо мною (по-моему, он был родом откуда-то из Казахстана или может из Бурятии: раскосые глаза придавали его лицу какую-то прямо азиатскую свирепость), почувствовав одобрение, взял свою бутылку за горлышко — наперевес — и качается в мою сторону. Симпатичная Катюша делает попытку зайти мне за спину. А Воропаев, главное, все стоит, не пошевельнется, Илья Муромец фиговый. Я уже стал нащупывать (и быстро, надо сказать, нащупал, все плохое, оно вообще быстро происходит…) в кармане небольшой столовый нож, который, являясь человеком абсолютно мирным и, можно сказать, вегетарианским, для самоуспокоения по вечерам ношу с собой, и судорожно размышляю при этом, надо ли мне его уже показывать моей амазонке или можно еще обождать (в таких случаях бывают неожиданные варианты: могут, например, вдруг закричать “милиция!”…) и какая вообще может из всего этого выйти ужасная фигня, но видно Бог сжалился над всеми нами-дураками и ситуация вдруг разрядилась сама собой. Симпатичная Катюша, вильнув, ушла куда-то вбок, бурята забрал высокий товарищ, вторая девушка кинула в меня снежком:

— Дурак !…

И они ушли.

Я обалдело покачал головой:

— Что это было?

Тут и к Воропаеву вернулся дар речи. Говорит:

— Флуктуация! Экстремум !

Он вообще любитель таких выражений. Потом представляете, смеется:

— А ты уж и испужался…

Я собрался было ему ответить, но тут обнаружилось, что, оказывается, все это время у нас был тайный свидетель.

Одинокий грузин в мохеровом шарфе и без шапки, выйдя из ближайшего телефонного автомата, аккуратно засовывал за пазуху квадратную фляжечку коньяка.

Он внимательно оглядел нас и, улыбнувшись так, как это умеют делать только интеллигентные кавказцы — будто они знакомы с вами сто лет — спросил:

— Гуляем?

Я кивнул:

— Как видите.

Грузин все устраивал свою четвертинку.

— Козлы, — он посмотрел вслед удалявшейся компании.

Я согласился:

— Н-да. Не очень, так сказать…

— Но ваш друг тоже хорош… — грузину явно хотелось поговорить. — Зачем пьяных задевать…

Я промолчал и подтолкнул Воропаева:

— Что берем?

Еще, — думаю, — с этим зацепиться не хватает.

Грузин посторонился, и мы подошли к окошечку.

— Один “Привет”, пожалуйста.

Чем-то недовольная продавщица протянула мне бутылку и сдачу.

Я положил зелье в сумку и потянул Воропаева — пошли…

Но тут грузин остановил нас.

— Извините, ради Бога, ребята, — вдруг сказал он, — за нескромный вопрос… Еще раз извиняюсь. Вы чем занимаетесь?…

— Онанизмом, — мрачно ответствовал Воропаев, выдержав небольшую паузу…

— А, — засмеялся грузин, — почтенное занятие. Ничто так не возвышает душу. Ну а по жизни, так сказать, в миру, вы кто? Случайно не живописцы?

— Литераторы, — сказал я, видя, что ситуация не опасная. Что перед нами, по крайней мере с виду, нормальный человек. — Русские писатели. Совесть народа, ё-моё…

— О, — сказал грузин, — кого же еще можно встретить в ночи в этих исторических местах. Я так и подумал, что вы не просто так… Что свои… То-то вы конфликтовали с этими йэху. — Он засмеялся. — Позвольте представиться: Георгий Иванович П-в, первый заместитель главного редактора журнала “Драматургия”.

И грузин церемонно протянул нам руку.

Я с деланным уважением, а Воропаев рассеянно ее пожали. После чего нам вручили визитные карточки, после чего я подумал, что Георгий Иванович, возможно слегка пьян, или находится, по национальному обыкновению, под наркотическим кайфом (да просят меня все грузины — но я говорю грустную, меня самого огорчающую правду), или это первые визитки в его жизни, иначе зачем бы он стал их вручать первым встречным? Может, голубой? Я тревожно вгляделся в мужественную бороду нашего нового знакомого. Вроде непохоже…

— Грустно вечером одному, — сказал Георгий Иванович, будто отвечая моим мыслям, а еще когда не пишется, совсем тоска… У вас как с этим делом?

— С каким? — я опять насторожился.

— С литературой.

— Да так, не очень, — сказал Воропаев. — Молчим пока…