Места пребывания истинной интеллигенции

— Была да сплыла… Но — зато у нее квартира с видом на озеро Мичиган, свой джип “Врандлер”, свой сотовый телефон и пять шуб в гардеробе: норка, песец, лама, лиса… последнюю я не запомнила. Что-то очень экзотическое. Кенгуру. Винникова говорит, что вообще, обычно, она идет по магазину, а за ней Боря с чековой книжкой, и она только показывает, что ей нужно, и все — Боря тут же выписывает чек… А еще она покупает загородный дом, и ей нужны старинные ворота.

— Ворота?

— Ну да. На забор. Обычные не подходят — богатый район, и ей нужен только антиквариат. Желательно 18-й век. Ну, в крайнем случае первая половина 19-го.

— Да… тяжело. Ну, а звонить-то ей куда? Давай позвоним, поддержим морально, у тебя есть телефон?

— Вот тут-то и начинается самое странное. Звонить ей пока некуда, то есть пока не надо, говорит, что сама будет звонить…

— Действительно странно.

— Она говорит, что скоро вернется. Там бездуховность, а здесь же у нее квартира. Боря же еще в Москве записал на нее эту квартиру на Фрунзенской, где мы были… Так что есть куда возвращаться, не то что мне…

— Ты еще свое возьмешь…

— Да уж, особенно с моим филозофом. Представляешь, целыми днями лежит на диване, целыми днями… Я говорю: ты не устал лежать, милый? Нет, — говорит, — не устал. Я не просто лежу, я думаю… У тебя, кстати, нет знакомого поэта?

— Зачем тебе поэт? Твоего философа недостаточно?

Стрекоза засмеялась:

— Я тут подумала, что живописец у меня уже был, в юности был музыкант, сейчас я имею философа, для полного боекомплекта мне не хватает только поэта, поэт завершит композицию, я отработаю карму и, наконец, выйду замуж за нормального человека.

Девицы стали собираться, а я толкнул Воропаева под столом.

— Ну что?

А этот придурок морщится:

— Староваты…

Я говорю:

— Ну, тогда ты тут посиди, подожди помоложе, а я попробую познакомиться. Мне они нравятся, и анамнез, по-моему, располагает.

А девицы уже оделись и, можно сказать, выходят.

Хорошо возле кафе оказался ларек с мягкими игрушками. Стрекоза остановилась, и мы их догнали. Я сказал:

— Здравствуйте.

Девицы оглянулись:

— Здрасьте.

— Мы сидели вместе в кафе… — начал я.

Но тут Воропаев меня прервал:

— Мадмуазель, — обратился он с изысканной вежливостью и актрисе. — Вы помните Ницше?

Я зажмурился.

Актриса с испугом на него посмотрела:

— Кого?!…

— Как вы думаете, мадмуазель, — сказал Воропаев и сделал эффектную паузу (я зажмурился сильнее) — … на кого я сейчас больше похож: на верблюда, льва или ребенка?…

Актриса, оправившись от первоначального испуга и поняв, видимо, нашу безобидность, устало посмотрела на Воропаева:

— Вы похожи на… она чуть помедлила (возможно пытаясь сдержаться), на козла.

Стрекоза прыснула: — Ну зачем ты так… — И они быстро отошли.

Воропаев печально улыбнулся: — Я сам подставился, да?

Я покачал головой: — Не обращай внимания. Оказались дуры. Или очень устали.

— Да нет, — сказал Воропаев, — я сам…

Мы медленно двинулись в сторону Калининского. Я сам, — повторил Воропаев. Плюшевый крокодил из корзины с неигрушечной злобой, выпучив глаза, скалился на нас огромными плюшевыми зубами.

— Нельзя было задавать умных вопросов, — сказал я. — Надо было про что угодно, только не про Ницше…

— Почему у тебя нет знакомых женщин легкого поведения? — требовательно спросил Воропаев через несколько минут. — Почему? Во-первых, теперь это модно. Во-вторых, не иметь таких знакомых глупо. В-третьих, несовременно. Кстати, среди них есть настоящие интеллектуалки. Вот у меня недавно была одна. С месяц назад. В первый раз я отдал ей ползарплаты. Двести баксов. Сто — такса, и еще сто от себя. За профессионализм. Во второй она пришла так. Без денег. Сводня говорит: влюбилась… У нее был муж, офицер-подводник. Полковник в отставке. Два года назад уехал в Польшу на заработки и пропал. Я читал ей Цветаеву. Потом Брюсова. Два раза трахнул в подъезде. Знаешь дом Сумбатова-Южина, во дворе еще сирень, вот там, потом говорю: я так больше не могу. Не могу, потому что это серьезно…

Было почти на 100 процентов ясно, что Воропаев врет. Полгода назад его выгнала жена. Ушла к другому. Я хорошо знал их семью и всю историю, по нынешним временам вполне обычную в Москве.

Когда-то, когда Воропаев гулял, она приезжала ко мне жаловаться. Потом устроилась в инофирму. Потом завела любовника. Потом выгнала Воропаева.

Как-то, по собственному почину и на правах старого друга, я позвонил ей, пробовал заступаться. Она сказала: мне нужен мужчина, а не третий ребенок тридцати восьми лет. Я устала.

Что я мог ей ответить? Взывать к милосердию спустя четырнадцать лет семейной жизни с кем бы то ни было — бесполезно. К тому же влюбленные женщины не знают этого слова. Я попробовал себя убедить, что жалеть надо ее. Двое детей, тридцать два года… Кому она нужна?… Но в трубке звучал энергичный женский голос, лишь отдаленно напоминавший голос той растерянной девочки, которую я когда-то знал. Я понимал, что я говорю банальности, но, знаете, я испугался. И попробовал (хотя причем тут я? ) удержаться за соломинку:

— Но ты же не совсем его бросаешь? У вас же дети…