… мы обнаруживаем писателя эмигрантом принципиальным, даже манифестированным, и не только в пределах языково чуждой ему словесности. Увы, радикальный писатель — эмигрант и в пределах родной ему масс-культуры и масс-словесности. И даже больше: приняв модель авангардного искусства, доминирующую модель поведения художника в XX веке, требующую от творца бесконечных новаций, мы обнаруживаем художника, оставляющего им уже освоенное и постигнутое, эмигрантом и в пределах своего собственного реализованного опыта. То есть он есть эмигрант пар экселенс, так что страдания по поводу непереводимости на чужие языки суть частный случай позиции литератора в современном мире, доведенный до логического конца.
Как видим, Пригов умудряется совместить обе эти на первый взгляд взаимоисключающие позиции. И хочется верить, что содержание этого тома убедит читателя в том, что он совмещает их не только в декларациях, но и на практике. Более того, не снимая конфликтности этих противоположных стратегий, Пригов извлекает из них то, что он называл «драматургией» культуры определенного периода, — ее нерв, источник многообразных конфликтов и коллизий. Как и любая драматургия такого рода, его диалектика «все-своего» и «все-чужого» порождает множество жанров (травeлоги, азбуки, грамматики, сны, пьесы и т. п.), стратегий (от
Вся эта конфликтность, безусловно, рождена не только распадом советской империи, но и интеллектуальной революцией, произведенной постмодернизмом, а затем и эпохой новых религиозных войн и опасностей фашизации, которые Пригов хорошо сознавал и трезво анализировал. Пригов виртуозно разыгрывает эту «драматургию» как внутренний конфликт сознания, при том не забывая сохранять комически-остраняющую дистанцию, и именно эта игра на грани «своего» и «чужого» формирует то, что высокопарно можно назвать смыслом его творчества.
АВТОБИО
«Я есть…»
1997
Я есть Пригов Дмитрий Александрович.
Родился я черт-те когда — в 1940 г.
В Москве я родился, там женился, там же кончил школу, ходил в пионеры, комсомольцы, поступил и окончил Строгановское училище, отделение скульптуры — подумать только!
С 1975 г. (да, с брежневских времен) член Союза художников быв. СССР, в Союзе писателей не столь долго — с 1991, кажется.
Книжечки у меня такие:
«Слезы геральдической души», Московский рабочий, 1990
«Пятьдесят капелек крови», Текст 1993 (с рисунками самого автора).
«Явление стиха после его смерти», Текст, 1995 (тоже с рисунками того же автора).
«Запредельные любовники», 1994, Авто-риск, Москва.
«Собственные перепевы на чужие рифмы», Вечера в музее Сидура, Музей Сидура в Москве, 1996.
Имеются также четыре книги в Германии, одна в Англии, по одной же во Франции и Италии.
В разное время появлялся в журналах «Дружба народов», «Новый мир», «Знамя», «Театр», «Волга», «Огонек» (по-моему где-то еще, не помню, но это существенно не повлияет на скудность картины).
В журналах же публиковался в различных странах Азии (Китай, Япония и Южная Корея — что приятно — и в различных странах Европы, включая Америку).
Выставлялся в Германии, Франции, Швейцарии, Голландии, Бельгии, Дании, Италии, Испании, Англии, Швеции, Финляндии, Польше, Чехословакии, Болгарии, США, Южной Корее (почти географический атлас, если не учитывать прямо трагические зияние на месте Южной Америки и Африки).
Да, еще снимался в фильме Павла Лунгина «Такси-блюз» и только что закончил сниматься в фильме Алексея Германа «Хрусталев, машину» (если, конечно, тьфу-тьфу; ничего не случится и фильм выйдет, и меня не вырежут, и мне не будет мучительно стыдно).
А так — все нормально.
НА ГЛАЗАХ У ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ
Евангельские заклинания
(1975)