Место

В это время послышался начальствующий окрик, и явился какой-то высокий человек с русой бородой и интеллигентным лицом, похожий по облику на художника. Это был тот самый неразысканный член группы Щусева (мне, к счастью, как и я ему, не известный), член группы Щусева, который вместе с иными функционерами пытался придать осмысленный организованный антисоветский характер экономическому бунту.

– Пьянствуете здесь,– крикнул он,– а другие за вас гибнут… Ждете, чтоб чекисты вас по одному скрутили…

– Не мешай,– отвечали ему, пьяно хохоча над козлиными прыжками юродивого.

Функционер этот опытным глазом оценил ситуацию и понял, что криком не возьмешь, а надо действовать сообразно с народным настроением.

– Братцы,– весело крикнул он,– что-то я не пойму… Носатый жид у вас до сих пор живой, девка не использована… Непорядок у вас, не по-русски это…

– Да это не жид, это грек,– благодушно и пьяно ответил кто-то,– а девка, она в дерьме, к ней не подступишься…

– Эх,– весело и в тон сказал русобородый,– где ж ваша русская смекалка, которая блоху подковать может?… Девку пусть ее хахаль для вас вымоет,– и он остро и цепко блеснул в мою сторону осмысленным интеллигентным глазом,– а насчет жида давайте-ка сами у него спросим… Эй ты, пархатый, жид ты или грек?

– Грек он, ваше благородие, гражданин начальник,– сказал юродивый,– жид, он курочку любит, жид, он с Сарочкой гуляет…

– Заткнись,– прервал русобородый лепет старика, который был для него, антисемита-профессионала, бездарной графоманией и подделкой,– какое я тебе благородие?… Мои предки были крестьяне, их на конюшне пороли.– И, обернувшись ко мне, крикнул: – Кому сказано, веди свою девку к колонке, отмывай ее… Видишь, сколько мужиков тебя одного ждут,– говорил он в распространившейся среди славянофилов-интеллигентов манере.

Я бросился на него молча, но он успел сильно ударить меня болотным охотничьим сапогом в живот… Говорят, матросы в старое врмя, чтоб не чувствовать порки, брали в рот куски свинца и сильно, до крови закусывали их… Одна боль перекрывала другую… Ненависть так жгла, пекла и сверлила мой мозг и мое сердце, что она превысила боль от удара охотничьим сапогом в живот и не дала мне потерять сознание до того, как я вцепился русобородому в глаза. Я хотел схватить его за горло, но он умело и тренированно, по-бойцовски опустил голову, однако я все-таки вцепился ему пусть не в горло, но в глаза. Мы оба повалились, и последнее, что я помню, это наслаждение, с которым рвал русобородому глаза и лицо… Потом меня ударили сзади по затылку, и на этом окончился целый этап моей жизни… В сознание я пришел не скоро и не здесь, потому дальнейшее знаю приблизительно и с чужих слов…

Машу в той свалке не тронули. Сама же толпа ее и защитила, ибо что-то в ней явилось вдруг такое громкое, непохожее ни на крик, ни на плач, ни на смех, что тронуть ее не решались, а самым агрессивным и пьяным даже и не позволили. Юродивого старичка убили, чем-то он толпе в конце концов не потрафил, несмотря на то, что долгое время удачно ее веселил. Впрочем, убили его, может быть, и впопыхах. Впопыхах же и по ошибке носатого старика-еврея не убили, а лишь побили крепко и бросили. Мне же повезло в том смысле, что пролежал я, истекая кровью, по-видимому, не более получаса. Вскоре прибывшие из областного центра соединения внутренних войск приступили и здесь к наведению порядка, к облавам и пресечениям зверств. В числе других жертв мятежа я был подобран и помещен в одну из местных больниц. Маша также помещена была в местную больницу, однако приехавшие за ней по телеграмме журналист и Рита Михайловна забрали ее и Колю и увезли их в Москву.

Конец третьей части

4.VIII. 1971

Часть четвертая

МЕСТО СРЕДИ СЛУЖАЩИХ

Вкусная пища, поставленная перед

человеком с завязанным ртом, все равно,

что пища, поставленная на могиле.

Книга Премудрости Иисуса,

сына Сирахова. 30,18

ГЛАВА ПЕРВАЯ