Он поднимает с земли веточку, ломает надвое, потом на четыре части и пытается поломать на восемь частей, но обломки слишком короткие, и ничего не выходит. Амира предлагает ему горсть ежевики, но он больше не голоден. Он ловит падающий лист, сует в карман. Вернувшись домой, он положит этот листок в ящик с памятными сувенирами. Когда‐то ящик был набит баскетбольными карточками и его дневниками, теперь же – сувенирами-напоминаниями об Амире, ее письмами и фотографиями. Конечно, хранить все это – большой риск. Но на ящике есть замок, и Амар спрятал его в самую глубь шкафа.
Ужасно снова и снова понимать: единственное, что отделяет момент, когда все тело еще гудит от сознания ее близости, и этот удар, ее жизнь с другим, ее судьба, которая может решиться так внезапно, – неизменное решение Амиры отказываться от всех предложений. Каждый раз, когда Амира приходила к нему с новостями о новом поклоннике, он притихал, невзирая на то, жаловалась ли она, шутила по этому поводу или описывала разразившийся в доме скандал, когда она в очередной раз говорила «нет».
Когда они стали встречаться постоянно, когда чувства, которые они питали друг к другу, стали более определенными, он пообещал, что придет к ее порогу, когда станет человеком, которого ее отец посчитает достойным своей дочери.
– Я все сделаю как нужно, – клянется он. – Все сделаю правильно ради тебя, ради нас. И они не заподозрят, что мы любили друг друга.
Иногда она переживала, что они сделали ошибку – очертя голову ринулись в их общую тайну. Что лучше было бы не грешить, не обманывать, что Бог смотрел бы на них благосклонно, если бы они помнили о нем и родителях, и что в этом случае он даровал бы им хороший
– Я не знаю, как другие делают это, – говорила она. – Никогда не хотела выйти замуж подобным образом. За того, кому достаточно было увидеть мое фото, чтобы сделать предложение. За того, кто уже принял решение, и не важно, что я сделаю и чего не сделаю, что скажу или не скажу, – он готов жениться. Я хочу, чтобы он женился на мне, потому что я – это я. Потому что я именно это сделала, сказала и подумала. И я хочу знать, что он – это он не из‐за его работы или прекрасной семьи, а из‐за того, как он относится к миру, как идет по этой жизни.
Амира – это Амира потому, что она так мыслит. Потому что в один момент она способна быть ужасно бестолковой, а в другой – сдержанной и внимательной, и он никогда не мог понять, как ей удается без всяких усилий переходить от одного «я» к другому. Амира – это Амира потому, что ни в одной комнате не было света, пока она туда не входила. Если не будет Амиры, не будет никого. Она обладала аурой и уверенностью той, кого так любили все, знавшие ее, и излучала эту любовь, даже когда оставалась одна, и любой незнакомец, который встречал ее, не мог не поддаться чарам, которыми она, сама того не зная, владела.
– Может, не так уж плох этот порядок, просто для меня не работает. Для других – возможно, но не для меня.
– Был скандал? – бормочет он наконец.
Она смотрит на свои руки. Тянется к другой виноградине. Откусывает половину и вытирает сок с нижней губы костяшками пальцев. Он видит, что она тщательно подбирает слова.
– Папа обижен, потому что это сын его старинного друга, а я даже слышать ничего не захотела.
– Они спрашивали почему?
– Я сказала, что не готова. И ничего не могу решить. Она поворачивается к нему и улыбается краешком губ:
– Ты уже записался на занятия? Знаешь, какие зачеты должен сдать в этом семестре, чтобы быстро перевестись?
Голос у нее чуть повеселел, в нем кроется напряженная надежда.