Место для радуги

Приехав к однокласснику, который гостеприимно выделил мне свободную комнату, я развернул бумажку с «кислотой». Это был белый порошок на основе ЛСД, который следовало принимать «по ноздре». До этого дня я много слышал про ЛСД, — именно этот наркотик широко распахнул сознание молодежи в 60-е годы в Америке, породив новую культуру и новый взгляд на мир у целого поколения, из которого, под предводительством гуру Тимоти Лири, вышли Битлы, Пинк Флойды и многие другие известные имена. Именно этот наркотик произвел техно-революцию в России в 90-ые. Долгие годы во многих странах мира шли споры о том, надо ли признавать ЛСД наркотическим веществом или нет, поскольку вред от его приема не был доказан. В этом споре, как это заведено на протяжении последних пяти тысяч лет, снова победили нацисты — ЛСД был запрещен. Это был самый легендарный и самый противоречивый наркотик, и сейчас он лежал передо мной.

Я затянул в себя «дорожку» белого порошка и отправился в ванную. Мне сказали, что действие начнется в течении получаса. Я успевал спокойно помыться.

Стоя под струей воды, я стал замечать странное явление — нарисованные на кафельных плитках листья начали покачиваться, как живые. Мир словно расслаивался на части — плитки отдельно и листья отдельно, всё это выглядело объемным и очень реалистичным. «Вот это да! — подумал я, — Как красиво!».

Выйдя из ванной, я направился на кухню, где одноклассник жарил свинину на большой сковородке под стеклянной крышкой.

— Будешь мясо? — спросил он, дружелюбно улыбаясь.

Во всех его движениях была необычайная гибкость и пластичность, как у резинового Бумера из мультфильма.

— Мясо? — задумчиво переспросил я, восхищенно разглядывая, как узоры на обоях шевелятся и переливаются разными бликами и цветами.

Я перевел взгляд на шипящую сковородку и меня окатила волна энергии, которая исходила от неё. Я увидел как там, под стеклянной крышкой, бегают маленькие розовые поросятки и жалобно визжат: выпустите нас отсюда, не жарьте нас, выпустите нас отсюда. Я весь наполнился состраданием к ним — к этим кусочкам мяса, которые совсем недавно были живыми существами и радовались солнышку. Впервые в жизни я осознал, что мясоедство — это ужасное зверство.

— Нет, — твердо ответил я. — Разве ты не слышишь, как они просят тебя выпустить их оттуда?

Одноклассник засмеялся.

— Да-а-а, — протянул он. — Кажется, мощной «хренью» тебя угостили.

Аппетита не было никакого. Меня тянуло на улицу. Хотелось увидеть весь мир под этим новым, непривычным углом.

Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел — это проплывающее над головой небо в дымках облаков, из которых проглядывали звезды. Они пели древнюю, давно забытую людьми песню. В этот момент я почувствовал каждой клеточкой, как небо бесконечно сильно любит нас — маленьких, заблудившихся, сбившихся с пути человечков. Горели вечерние огни, по набережной шелестели машины, а вокруг — дома-дома-дома, каменные дома, исписанные и изрисованные странными надписями и рисунками, с бездушными глазницами окон. Во всем этим была какая-то дикая пустота и безысходность.

Напротив меня через улицу, возле входа в магазин, стояли несколько парней и о чем-то разговаривали. Они были одеты во всё темное, в их руках были бутылки с пивом и сигареты, а в их разговоре — надрывный и дикий смех, переходящий в гогот и громкие матерные выкрики. В этом было что-то нечеловеческое, но это был только внешний атрибут их образа. Я чувствовал нечто большее — я чувствовал, как в каждом из них за «нарисованным образом» скрывается ноющая душевная тоска и одиночество, которое они бессознательно топят в бутылке и глушат сигаретами, и от которого убегают в ненастоящий, придуманный людьми мир денег и футбола. Я в полную силу почувствовал иллюзорность внешнего мира, который, как злой чародей, противопоставлял себя тому, что реально существует — человеческой душе, затягивая её в свою игру материй. Я увидел среди этих домов то, чего раньше никогда не замечал — одиночество человеческой души, от которого люди прятались в каменных гробах, в телевизорах, компьютерах, свадьбах, торжествах, кухонных празднествах и других наигранных декорациях огромной драмы под названием «Род человеческий».

В этот момент я почувствовал, как на самом деле одиноки все люди и как сильно этому миру не хватает Любви — настоящей, взаимной, всеобъемлющей, от которой горит сердце и светится огонь в глазах. Той Божественной Любви, которая наполняет весь мир дыханием жизни, радости, счастья и искреннего смеха. «Так вот какой мир на самом деле, — подумал я. — Мир глазами души». Мне стало бесконечно жалко этих парней. На какую-то секунду я увидел их детьми, ещё не запачкавшими свои души, и в следующую секунду — теми, кого из них сделала эта жизнь и эта система. И только небо в этот момент чувствовало и понимало мою боль. В тот вечер в моих заметках родилась такая запись: