Место для жизни

Наталья закончила с салатом, и размышляла, заказать ли ей рюмочку коньяку, или все-таки сметану. Часы показывали второй час ночи, она была на ногах с шести утра, вообще, не высыпалась уже в течении месяца. Страшно хотелось есть. Ах, какие шашлыки готовит ей ее любимый Котеев! Она оглядела зал. В мерцании светильников она разглядела движущегося между столиками странного человека. Человек был одет в длинный восточный халат, и аккуратно прижимал к себе струнный инструмент, похожий на домбру, или круглую балалайку.

– Добрый вечер! – поприветствовал ее странный незнакомец, – можно с вами сесть?

– Садитесь. Вы на ночной канал пришли? Что это у вас? – профессионально поинтересовалась Наталья.

– Да, на ночной разговор, – незнакомец положил свою домбру на свободный стул, ослабил широкий кушак, снял и повесил на спинку стула большую треугольную шапку, – я вообще люблю разговаривать по ночам.

– Кто вы, если не секрет?

Незнакомец улыбнулся.

– Конечно, не секрет. Я акын. Пою старые песни, рассказываю предания, что от отца запомнил, от стариков услышал…

Наталья совершенно не удивилась. На ночной разговор часто приходили и более экзотические посетители, не чета акыну.

– И как вам Москва? Наверное трудно в большом городе после родных степей?

Акын улыбнулся:

– Москва сильно изменилась. Я здесь давно не был, с тех пор, как институт культуры закончил. Я сам с Алтая. У нас не степи, а горы. Но и в степях я тоже бывал. В этнографических экспедициях все семидесятые годы провел. Теперь все больше езжу на гастроли, часто бываю за границей. Америка, Япония, Индия…

Наталья приоткрыла рот. «Наверное, глупость молоденькой журналистки у таких людей даже не вызывает удивления» – подумала она, а вслух сказала:

– А вы поете или рассказываете?

– И пою, и рассказываю. Хотите, могу специально для вас экспромтом спеть!

– Конечно, – быстро согласилась Наталья, – прошу вас!

Старик слегка отодвинулся от стола, взял в руки свой инструмент, несколько раз щипнул струны. Окружающие стали оглядываться, поворачивать стулья, располагаясь вокруг экзотического человека…

Когда колебания струн замерли в уголках зала, скудно освещенного мерцающими огоньками светильников, старик громко заговорил на чистом, без акцента, русском языке, иногда несколько изменяя привычные интонации слов, иногда переходя на горловое пение, а когда не находил нужных для ритма слов, заполнял пустоту вибрациями своего инструмента. Люди подвинулись ближе, даже легкомысленные официантки забыли о своих прямых обязанностях, а барменша вылезла из-за стойки, освещенной ярким светом электрических фонарей, и двинулась в мерцающую тьму, окружавшую сказителя. Тот пел, и рассказывал о том, как появилась на земле его профессия, и откуда пошли первые акыны, сказители, певцы… Он говорил о тех временах, когда люди еще не знали письменности, не имели театров и телевидения, о временах, когда силы природы намного превышали слабые возможности человека. И он пел вот о чем:

«Это было давно, давно, давно. Жизнь тогда была совсем другой, жизнь была вещью очень хрупкой, случайной, вероятностной. Жизнь могла прерваться из-за болезней, против которых не было никакого спасения, от ярости хищников и диких зверей, от рук враждебных племен, катастроф, потопов, землетрясений.

Но самым страшным врагом был голод. Каждую осень люди собирали скудный урожай и забирались в свои убогие дома, чтобы переждать длинную и голодную зиму. Они чувствовали себя, как моряки, отправляющиеся в смертельно опасное плавание, но их плавание было не в пространстве, а во времени. И чем короче становился день, тем тяжелее и сумрачнее было у них на душе, ибо приближалась зима. И люди зажигали огонь, и грелись у огня, но что могло отогреть их сердца, скованные страхом!

И тогда приходил рассказчик. Войдя, он садился в самом центре дома, лицом к огню, и начинал свой длинный зимний разговор, свою бесконечную ночную песнь, помогая людям в их плавании через долгую зимнюю ночь. Монотонным голосом, подобно течению неспешной реки, подобно журчанию ручья, сказитель начинал свой рассказ. Люди собирались вокруг певца, плотнее запахивались в свои шкуры, прижимались к соседям. Певец боролся с забвением, боролся с ужасом длинной, бесконечной зимней ночи, отнимал у смерти души героев, вновь и вновь рассказывая об их словах и подвигах. Долгими зимними вечерами люди смотрели в пляшущие языки огня, они смотрели в огонь, а сказитель все пел и пел. И не было конца этой длинной зиме, и не было конца этой пляске огня, и не было конца песням сказителя. Длинная ночь, огонь, и песня, и вторящие ей вибрации струн…

И в пламени костра люди видели лица героев, они видели своих предков, они видели милость и гнев богов. Они смотрели в огонь, и сказитель брал их души, и уводил туда, где боги пьют на небесах напиток бессмертия, где в стране вечной охоты бродят их предки, и где вечно пируют герои, павшие в битвах.