Место для жизни

Старая Акко – седая карга
Прячет от солнца сырые ступени
В переплетениях угольной тени,
Тянет меня за собой на рога

К бесу и вниз, за подкладку времен,

В дымный чертог циклопической кладки,
Где, средиземной глотнув лихорадки,
Сходит с ума сицилийский барон.

Греков клянет – лекарей и попов,

Папских прислужников в Иерусалиме,
Злых сарацин, что летят из пустыни,
Как саранча на цветенье садов.

Крест у лица. Отпущенье грехов.

Колокол мерно звучит за стеной.

К близкой войне или к близкой кончине?
Что же ему остается отныне?
Вход или выход? На вечный покой?

Неукротимый – он рвется вставать,

Тянет к окну ослабелое тело,
Море и парус вдали, на пределе
Света. И так тяжело умирать…

Кошка-разбойница лапой скребет

Голову рыбью и жмурится сыто,
Тянется сладко и трет деловито
В липкую слизь перепачканный рот.

Время застыло, а вечность течет…

Старая Акко – изворотливая ящерица, юркая притворщица на горячих камнях, хранящая на язычке вкус крови…

Кошек здесь много. Множество кошек, лениво разгуливающих, развалившихся, неслышно исчезающих живыми скрепами света и тьмы. Они не ищут здесь пропитания, они просто ждут, преисполненные достоинства, как боги ждут положенную жертву. С триумфами и поражениями живет мир, и кто-то должен за него отвечать. А кто не справляется – жертвовать.

Свод арки удерживает готовые сомкнуться стены. Лицо молодой женщины мелькнуло в окошке за узорной решеткой. В пространстве приоткрытой двери – бледном сиянии стоящего на ковре телевизора. И пустота…

Впереди свет, сверкающее море, взмах близкого паруса, а рядом, внизу за крепостными зубцами пенные гребешки, слизывающие тусклую зелень с подножия черных глыб. Мальчишки, беспечно свесившие ноги над бьющими водами. Вот это жизнь! Рисунки на стенах – купола, минареты, прилежно раскрашенные цветными мелками. Можно позволить себе детскую наивность – родиться и жить с ощущением хозяина на беззаботном и беспечном празднике.

Контрасты не признают компромиссов. Европа отступила, ее сыновья спорили здесь из гордыни и пафоса, которые создают и столь же неумолимо разрушают империи. Зажатая в каменные тиски византийская церковь, без креста, со сбитой каймой декора и мертвыми окнами, а рядом, с угла, среди все той же назойливой росписи магометанских красот треснувшая порыжелая мраморная стела в честь моряка Олдфилда. Он отражал осаду французской эскадры и пал сорока трех лет отроду. И еще полковник Волнер со своими людьми. Было это 7 апреля 1799 года. Именно здесь, на этих камнях. Два столетия назад…

На крепостном дворе брошена мортира с треснувшими деревянными колесами (вместо одного окончательно разваленного подставлены кирпичи), уткнула в небо короткий черный хобот с надетой на него рваной автомобильной шиной. Обыденно и небрежно. История – аттракцион с бегом вокруг стульев – их всегда меньше, чем бегунов, нужно успеть занять место по хлопку ведущего. Последний – нерасторопный и невезучий выбывает. Теперь он лишний.

Кто не успел – тот опоздал… Так решали свои споры давешние хозяева этого города…

Так и есть. Бег продолжается от столетия к столетию, Акко угадывает будущее, как ящерица – кровь. как цыганка – судьбу, и никуда не спешит…

Время застыло, а вечность течет…

Осень в Тель-Авиве

Цецилии