Напев вызвал у Хилари неясную ассоциацию. Le long des lauriers roses[16]
. Лорье?.. Laurier?[17] Но ведь так звали француза из поезда! Есть здесь какая-нибудь связь, или просто совпадение? Она открыла сумочку и стала разыскивать визитную карточку, которую он ей дал. «Анри Лорье. Касабланка, Рю де Круасан, 3». Перевернув карточку, заметила на обратной стороне чуть видимые следы карандаша. Как будто кто-то написал и тут же стер написанное. Она попыталась разобрать оставшиеся буквы. «Ou sont» [18] стояло в начале записи, последующие слова совсем не ясны, и в конце она различила «D’Antan» [19]. В какой-то момент ей подумалось, что это может быть послание для нее, но она лишь покачала головой и положила карточку обратно в сумку. «Наверное, — решила она, — что-то связанное с биржевым курсом, владелец визитки когда-то записал, а позже стер».Вдруг на нее упала тень. Вздрогнув, она взглянула вверх. Перед ней стоял мистер Аристидес, закрывая своей фигурой солнце. Но глаза его не были направлены на нее. Они смотрели через раскинувшиеся внизу сады на силуэты далеких гор. Аристидес тяжело вздохнул и резко повернулся в сторону ресторана, но рукавом зацепил стоящий на ее столике бокал. Раздался звон вдребезги разбитого стекла. Старик тут же развернулся на каблуках и вежливо извинился:
— Ах, mille pardons, madame![20]
Хилари, улыбаясь, по-французски заверила его, что все это пустяки. Быстрым щелчком пальцев он подозвал официанта. Тот, как обычно, примчался со всех ног. Старик распорядился, чтобы мадам заменили бокал с напитком и, еще раз извинившись, удалился в ресторан.
Молодой француз, все так же напевая себе под нос, снова поднялся по ступенькам на террасу. Он явно замешкался, проходя мимо Хилари, но, так как та не обратила должного внимания, отправился обедать, философски пожав плечами.
Семья французов прошла через террасу, родители звали своего малыша:
— Mais viens donc, Bobo. Qu’est ce que tu fais? Dépêches-toi![21]
— Laisse ta balle, chère, on va déjeuner[22]
.Они поднялись по ступенькам и вошли в ресторан счастливые и довольные семейной идиллией. Хилари внезапно почувствовала себя несчастной и очень одинокой.
Официант принес напиток. Она спросила его, есть ли у мистера Аристидеса спутники в поездке.
— О, мадам, естественно! Такие богачи, как мсье Аристидес, не путешествуют одни. С ним его камердинер, два секретаря и шофер.
Официант был даже шокирован мыслью о том, что мистер Аристидес может путешествовать без сопровождающих.
Тогда отчего старик сидит за столиком ресторана в одиночестве, так же, как и предыдущим вечером?
За соседним столиком сидели двое молодых людей. Не секретари ли Аристидеса? Оба постоянно и настороженно смотрели туда, где Аристидес, сморщенный и обезьяноподобный, поглощал свой обед. Казалось, он не замечал их присутствия. Возможно, из-за того, что не считал секретарей людьми!
Послеобеденное время было наполнено неясными сказочными ощущениями. Хилари гуляла по саду, переходя с террасы на террасу. Покой и красота! Слышались всплески воды, ярко отсвечивали золотые апельсины, отовсюду доносились всевозможные запахи и ароматы. Именно атмосфера восточного уединения больше всего была по душе Хилари. Таким местом и должен быть сад, местом, изолированным от остального мира, полным зелени.
«Если бы я могла остаться здесь, — думала Хилари, — если бы только могла остаться здесь навсегда…»
Но мечты ее не ограничивались конкретным садом Пале-Джамай. Он только олицетворял состояние ее души. Уже отчаявшись найти покой, она обрела его. И душевная уравновешенность пришла к ней в тот момент, когда она, казалось, была обречена на приключения и опасности.
Но, может, нет никакой опасности и не будет никаких приключений? Может, она побудет здесь — и ничего не случится… тогда…
Тогда — что?
Подул легкий прохладный ветерок, и Хилари передернула плечами. Наслаждаешься в саду покоем, не думая, что в конце концов ждет тебя суматоха, отчаяние и безысходность, все то, что носишь в себе.
День клонился к вечеру, и солнце палило уже не столь немилосердно. Хилари поднялась по многочисленным террасам и вошла в гостиницу.
Во мраке восточной гостиной возникло что-то веселое и говорливое, превращавшееся по мере того, как глаза Хилари привыкали к темноте, в миссис Кэлвин Бейкер, как всегда, с безупречной прической и безукоризненным внешним видом.
— Я только что с самолета, — объяснила она. — Не выношу эти поезда, они отнимают столько времени! И пассажиры зачастую такие неопрятные! Здешние жители и представления не имеют о гигиене. Боже мой, вы бы видели мясо в лавках — на нем тучи мух! Похоже, они считают нормальным, что все у них усеяно мухами!
— Пожалуй, так и есть, — согласилась Хилари.
Миссис Кэлвин Бейкер не умолкала.
— Я большая сторонница движения за чистую пищу. У нас дома все скоропортящееся заворачивают в целлофан. А вот у вас в Лондоне хлеб и пирожные не завернутые!.. Ну, рассказывайте, где вы побывали? Сегодня, наверное, осмотрели старый город?
— Нет, просидела весь день на солнышке, — ответила Хилари.