Все выбрались из фургона с затекшими ногами и утомленные. Было все еще темно, но уже можно было различить, что они остановились у дома, окруженного пальмами. На некотором расстоянии виднелись тусклые огни, как будто там располагалась деревня. Освещая дорогу фонарем, их провели в дом. Это была выстроенная в национальном стиле хижина, в которой сидели две берберские женщины, сразу принявшиеся с любопытством рассматривать Хилари и миссис Кэлвин Бейкер, не переставая при этом хихикать. На монахиню они не обратили никакого внимания.
Трех женщин провели в маленькую комнатку на втором этаже. Там на полу лежали три тюфяка, какие-то кучи тряпья, но не было никакой мебели.
— У меня ноги совершенно онемели, — заявила миссис Бейкер. — Прямо судорога сводит от такой поездки, что нам пришлось перенести.
— Неудобства не имеют никакого значения, — сказала монахиня.
Она говорила с резкой, непоколебимой уверенностью. Ее английский, как заметила Хилари, был грамотным и беглым, хотя и с ужасным акцентом.
— Вы живете во имя исполнения своего долга, мисс Нидхайм, — сказала американка. — Я даже могу представить вас в монастыре, упирающейся коленями в жесткие камни в четыре часа утра.
Мисс Нидхайм презрительно усмехнулась.
— Христианство сделало из женщин дур, — отрубила она. — Преклонение перед слабостью, какое слюнтяйское унижение! А языческие женщины обладали силой Они умели веселиться и побеждать. Ради победы не существует невыносимых неудобств! Любые лишения всегда окупятся.
— Ах, — заметила, позевывая, миссис Бейкер, — как бы я хотела сейчас очутиться в своей постели в Пале-Джамай в Фесе! Как вы считаете, а, миссис Беттертон? Готова спорить, эта тряска не пошла на пользу вашей голове!
— Вы правы, — подтвердила Хилари.
— Скоро нам принесут что-нибудь поесть, потом я дам вам аспирин, а вы постарайтесь поскорее уснуть.
За дверью раздались звуки поднимающихся вверх по лестнице шагов и смеющиеся женские голоса. В комнату вошли две берберские женщины, внесли поднос с большой тарелкой манной каши и тушеным мясом, поставили его на пол, вышли из комнаты и вернулись опять, на этот раз с полным воды железным тазом и полотенцем. Одна из них потрогала куртку Хилари, ощупывая пальцами материал, и сказала что-то другой женщине, которая быстрыми кивками выразила свое согласие и проделала то же самое с костюмом миссис Бейкер. На монахиню никто из них не обратил внимания.
— Кыш! — шикнула, как на цыплят, миссис Бейкер, замахав на них руками. — Кыш!
Женщины отступили назад, все еще смеясь, и вышли из комнаты.
— Глупые создания, — с негодованием воскликнула миссис Бейкер. — Трудно с ними не выйти из себя! Интерес в жизни для них представляют только дети да тряпки.
— Это все, для чего они предназначены, — поддержала мисс Нидхайм. — Они принадлежат к расе рабов и годны только на то, чтобы служить своим повелителям, больше ни на что!
— Не слишком ли вы строги? — вставила Хилари, раздраженная отношением к ним своей попутчицы.
— Я не страдаю излишком сентиментальности. Существуют те, кому предназначено править, их мало, и большинство тех, кто должен служить.
— Вы, конечно.
Миссис Бейкер перебила ее тоном, не терпящим возражений.
— Уверена, что у всех нас есть свои мысли по этому вопросу, — сказала она, — и, несомненно, очень интересные. Но вряд ли сейчас для них время. Давайте-ка отдыхать.
Принесли мятный чай. Хилари с готовностью приняла аспирин, так как у нее действительно разболелась голова.
Каждая из трех женщин улеглась на тюфяк.
Проснулись они только в середине следующего дня. Как объяснила им миссис Бейкер, в путь никто не тронется до самого вечера. Из комнаты, в которой они спали, лестница вела на плоскую крышу, откуда открывался неплохой обзор прилегающей к дому территории. Поблизости находилась деревня, но дом, в котором находились они, стоял в одиночестве среди пальм. Миссис Бейкер указала им на три кипы одежды, которые были сложены у самой двери.
— Следующий отрезок пути мы проделаем в местной одежде, — объяснила она. — Свои вещи оставим здесь.
В сторону отложены опрятный костюм маленькой американки, твидовые куртка и юбка Хилари, монашеская ряса — и болтовней уже заняты три марокканские женщины. Вся затея несла в себе какое-то странное чувство нереальности.