Место назначения неизвестно

— Это кое-что объясняет, — задумчиво проговорила Хилари. — Объясняет, я хочу сказать, одно удивительное обстоятельство, которое я отметила во время нашей дороги сюда.

— Вас что-нибудь удивило тогда, мадам?

— Да. Меня поразило, как различны цели у всех тех людей, которые ехали со мной. Вот, например, американец Энди Питерс, у него совершенно определенные левые взгляды. А возьмите Эрикссона, он — фанатик, верящий только в сверхчеловека. У фрейлин Нидхейм настоящие фашистские убеждения. Что касается доктора Баррона… — Хилари замялась.

— Вы хотите сказать, что он приехал сюда только из-за денег? Доктор Баррон образован и циничен в одинаково высокой степени. У него нет иллюзий, но своей работе он предан, как никто. Ему нужны были неограниченные денежные средства, чтобы беспрепятственно проводить свою исследовательскую работу. Поэтому он здесь.

И Аристидис добавил, не меняя интонации:

— А вы умная женщина, мадам. Это я сразу заметил в Феце. Вы, конечно, не знаете, мадам, но в Фец я приехал только затем, чтобы посмотреть на вас или, если говорить точнее, велел сделать так, чтобы вас привезли в Фец показать мне. Я рад вашему приезду в Организацию. Поймите меня правильно, здесь мало интересных людей, просто не с кем поговорить. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Все эти ученые, эти биологи, химики и всякие другие… Они могут быть гениальными в своей области, но как собеседники никуда не годятся. Их подруги также скучны. Женам некоторых ученых я иногда разрешаю приехать сюда. И по одной-единственной причине.

— Какая же это причина?

Аристидис ответил как-то сухо и раздраженно:

— Такое разрешение дается только в тех редких случаях, когда человек не справляется со своей работой из-за тоски по жене. Кажется, именно так получилось с вашим супругом. Ученый мир знал Беттертона как молодого гениального ученого. Тем не менее, все работы, которые он выполнил здесь, не поднялись выше среднего уровня. Да, я разочаровался в нем.

— А разве это не обычное явление? — удивилась Хилари. — Ведь все ученые, они же здесь просто как в тюрьме. Наверное, они как-то протестуют? В самом начале хотя бы?

— Да, — проговорил Аристидис. — Это вполне естественно, и этого не избежать. Так обычно бывает и с птицей. Но если в клетке достаточно воздуха, если у нее есть все необходимое — супружеская половина, зерно, вода, ветка — все, что нужно для жизни, тогда эта птица в конце концов забывает, что она когда-то была свободна.

Хилари содрогнулась.

— Вы меня просто пугаете! Мне страшно слышать это!

— Постепенно вы многое поймете, мадам. Уверяю вас, что хотя вновь прибывшие ученые с различными убеждениями поначалу и будут протестовать, в конце концов все они превратятся в оловянных солдатиков. — Как вы можете с такой уверенностью говорить это?!

— В бренном нашем мире ни в чем нельзя быть уверенным. С этим я могу согласиться. Тем не менее я убежден, что будет именно так.

Хилари смотрела на Аристидиса с ужасом.

— Это кошмарно! — воскликнула она. — Сборище живых автоматов, автоматически работающих мозгов! Мозги-автоматы! Вот во что вы мечтаете превратить людей!

— Абсолютно верно. Вам удалось подыскать более чем точное определение, мадам.

— И этими автоматически работающими мозгами вы намереваетесь однажды начать снабжать тех, кто заплатит за них подороже?

— Это, пожалуй, грубо сказано, но, тем не менее, именно этот принцип лежит в основе всего предприятия, мадам.

— Но ведь вы не сможете отослать отсюда ученого так же просто, как это делается с настоящим автоматом.

— Почему же?

— Как только ученый попадет в нережимные условия, он может отказаться от работы на нового нанимателя. Ведь он будет тогда свободным.

— До некоторой степени вы правы. Но ведь предусматривается осуществление некоторого, я бы сказал, вмешательства.

— А это еще что за вмешательство?

— Вы слышали что-нибудь о лейкотомии, мадам?

Хилари нахмурилась.

— Это какая-то операция на живом мозге?

— Совершенно верно. Сначала врачи предложили ее как средство излечения от меланхолии. Я умышленно избегаю медицинских терминов, чтобы вам легче было меня понять. После операции больной больше не покушается на самоубийство, никогда уже не испытывает чувства вины. Он делается беззаботным, бессовестным и, в большинстве случаев, необыкновенно покорным.

— Но вряд ли такое хирургическое вмешательство всегда проходит успешно.

— В первое время были неудачи. Но мы продвинулись в изучении этого вопроса. У меня здесь есть три блистательных хирурга. Делая различного вида операции на мозге и экспериментируя, они постепенно добились того, что теперь могут производить необходимые изменения в психике человека. Причем все это абсолютно не затрагивает качеств их пациентов как ученых.

— Но это ведь ужасно! — воскликнула Хилари. — Ужасно!

— Нет, — спокойно поправил ее Аристидис, — полезно. Это в некотором смысле даже благодеяние. Вот, послушайте. Пациент, подвергшийся операции, всегда пребывает в хорошем настроении, он счастлив и не испытывает никаких страхов, тоски или беспокойства.