Место, названное зимой

– Забавно, – сказала она. – Я никогда не питала романтических иллюзий, даже когда была совсем юной девушкой. Думаю, мать ввела мне слишком действенное противоядие, и к тому же, благодаря пациентам отца, я очень хорошо представляла себе, что мужчина может сделать с женщиной. И всё же мне было интересно, я надеялась однажды… всё это испытать с человеком, которого ценю и уважаю. А теперь я чувствую себя такой глупой, как скряга, хранивший в тёмном углу драгоценный камень только для того, чтобы его украли.

Её лицо при этих словах утратило всякое выражение, и Гарри вновь вспомнил день, когда приехал на ферму Йёргенсенов. Он вспомнил, как ещё несколько недель после того, что случилось в гостинице, чувствовал себя так, будто его лишили жизни.

– Ты осталась прежней, – сказал он. – Он не лишил тебя ничего, что… что делало тебя тобой, – в тишине комнаты было ещё отчётливее слышно, как он запнулся, и она не удостоила его слова ответом. Вместо этого она попросила:

– Расскажи мне о своей жене. Винифред, да?

– Да. Винни.

– Когда вы поженились, она… она была…

– Нет, – сказал он. – Я предпочёл бы, чтобы было наоборот. Думаю, правильнее всё же, когда мужчина опытнее женщины.

– А ты разве не…

– Чист, как свежий сугроб, – ответил он.

При этих словах она улыбнулась.

– Она любила другого мужчину, – сказал Гарри. – Ей не позволили за него выйти.

– Значит, она не была твоей?

– Никогда.

– А она знала о твоих… о том, что ты…

– Нет. Но тогда я и сам об этом не знал.

Её глаза чуть расширились от удивления.

– Сама невинность, я же говорю. Можно ещё?

Она кивнула, и он плеснул обоим бурбона.

– Ответишь на ещё один вопрос?

– Конечно, – ответил он, радуясь, что она может думать о чём-то другом, вместо того чтобы вновь и вновь вызывать в памяти жуткую сцену. Она постучала кончиками ногтей по стакану, стыдясь смотреть Гарри в глаза.

– Это… это духовная связь или только физическая потребность?

– У нас с Полом?

Она кивнула, отведя взгляд.

– Думаю, в другом мире, – начал он осторожно, – если бы люди иначе к такому относились, это было бы и тем и другим. Но когда это под запретом и нужно всё держать в тайне, кто знает, чем оно могло бы стать, если бы имело право на существование?

– Интересно, – сказала она, – не будь запретов, много ли мужчин поняли бы, что они такие же, как вы? Иногда я думаю, что большинство мужчин не любят женщин, презирают их, а женятся только потому, что так положено и чтобы были дети. И ещё потому что нет других вариантов.

– Но ведь я-то очень люблю женщин.

– Да? Это радует. Только не…

– Не в этом смысле. Да.

Вернулся Пол, разогретый ездой под дождём и по темноте и вместе с тем валившийся с ног от усталости. Как всегда, брат и сестра сразу всё поняли без лишних слов.

– Я думал, ты в постели, – сказал он.

– Мы разговаривали, – ответила Петра. – Ты замёрз. У меня осталось немного горохового супа с беконом. Давай накормлю вас обоих. Далеко уехал?

– Был уже на полпути к Зумбро, но понял, что даже примерно не представляю, что делать, когда приеду туда.

– Значит…

– Нет. За убийство меня не арестуют. Но если он вернётся…

– Сомневаюсь, – пробормотал Гарри.

– Если он вернётся, – сказала Петра, вновь поворачиваясь к печи и ставя кастрюлю с супом разогреваться, – разрешаю тебе его изувечить. А пока давай оставим всё как есть.

У неё не было аппетита, но оба мужчины внезапно вспомнили, что до смерти хотят есть, и простая пища возбудила в них лихорадочное оживление и желание говорить о чём угодно, кроме страшного насилия, произошедшего в этой комнате всего несколько часов назад. Они обсуждали урожай, грядущее похолодание, советовали Гарри построить новый амбар, побольше и попрочнее, чтобы хранить там запасы еды на зиму, потому что по дорогам будет не проехать из-за снега.

Гарри боялся прихода зимы ещё в Мус-Джо, отчасти потому что его маленькая комнатка была очень холодной, но больше – потому что Йёргенсены внушили ему ужас перед сезоном смерти, опасности и мрачных размышлений, свойственных скандинавам. Слэймейкеры, напротив, ждали её, как дети ждут Рождества, строили планы, мечтали о зимних развлечениях. Петра предвкушала, как будет, не стыдясь, читать при свете дня, а Пол считал дни, когда достанет лыжи и маленькие санки, на которых катался всю прошлую зиму. Их нетерпение оказалось заразительным, и Гарри сам начал ждать, когда проснётся и увидит морозный узор на окнах.

Вновь полил дождь, заколотил по крыше, и Слэймейкеры слышать не желали, чтобы Гарри ехал домой. Петра притащила подушку и лоскутное одеяло, постелила ему на диване, где Пол проводил ночь за ночью, пока Гарри выздоравливал. После долгих месяцев, в которые ему приходилось ночевать в одиночестве, было приятно слышать и наблюдать, как другие люди ходят по дому или как Петра вышла в уборную и оставила свет гореть для Пола. У неё была лишь одна просьба, которую не пришлось произносить вслух.

– Я закрою дверь на задвижку, когда вернусь, – тихо сказал ей Пол. – Ну, или Гарри закроет.