Место под солнцем

Сестра поняла, что больная снотворное не выпила. Схитрила, выплюнула таблетки. Можно было, конечно, сделать укол, но она ведь не дастся. Валентина Федоровна знала по опыту: такие вот бабушки сначала притихают в больнице, но стоит применить силу – и пошло-поехало. Срываются, теряют человеческий облик. Нет, нельзя ей укол.

Корнеева в отличие от большинства своих коллег сохранила жалость к специфическому контингенту, особенно тихих бабушек жалела, рассудительных, как эта Гуськова. Ведь не кричит, наоборот, шепчет, понимает, что ночь, и старается других не разбудить. Но переживает сильно. А может, действительно вспомнила что-то важное? Лучше не глушить ее лекарствами, а то забудет. Ведь и правда, внучка – единственная ее родственница – арестована по подозрению в убийстве. Это не шутки, здесь каждая мелочь важна. А вдруг внучка не виновата? Ее засудят зря, у нас ведь это бывает. А бабушка пропадет в больнице.

– Так ты поделись со мной, расскажи, что случилось, – попросила она уже не так из любопытства, как из жалости, – в чем внучку-то твою подозревают? Как ее зовут?

– Оля. Ее подозревают в убийстве. Но вам я ничего рассказать не могу. Надо соблюдать тайну следствия. – Бабушка многозначительно засопела и сверкнула глазами. – Я, разумеется, понимаю, что поздно. Подожду до утра. Я не сумасшедшая. А моя внучка Оля никого не убивала. Она – дочь офицера. Двух офицеров. Ее мать была военным врачом. Вашим коллегой. Вы, как медицинский работник, должны меня понять.

– Понимаю, – кивнула сестра, – еще как донимаю. У меня старший сын тоже в Афганистане успел побывать. Немного совсем, уже перед самым концом. Слава Богу, жив-здоров. Он у меня, правда, не военный человек. Оператором на телевидении работает. Вот, бабушка, такие дела. А сейчас – спать. Утро вечера мудреней. Пойдем, миленькая моя, отведу тебя, уложу в постельку.

– Я требую, чтобы со мной встретился следователь!. – обратилась больная Гуськова к заведующему отделением, когда он пришел в палату с утренним обходом.

– Да, обязательно, – кивнул молодой врач, – как вы себя чувствуете?

– Нормально. Я вспомнила одну очень важную вещь. Моя внучка не виновата, ее должны освободить. Я – ветеран труда, всю жизнь проработала в системе сродного образования. Моя дочь и мой зять – военные, офицеры, погибли в Афганистане, выполняя свой интернациональный долг. Моя дочь была медицинским работником, военным врачом, вашим коллегой, доктор. Вы обязаны отнестись к моей просьбе с должным вниманием. Я не сумасшедшая. Пусть срочно приедет кто-нибудь из милиции, я могу сообщить сведения, касающиеся следствия. Мою внучку должны освободить. Она приедет и заберет меня отсюда. Это очень срочно, доктор.

– Конечно, конечно, вы только не волнуйтесь… День заведующего геронтологическим отделением Гончара Михаила Леонидовича был заполнен до отказа делами, суетой. Некогда не то что поесть по-человечески – перекурить. Контингент особый, у каждой бабульки свои срочные требования, персонала не хватает, зарплату задерживают, проблемы со шприцами, с медикаментами, даже с ватой проблемы. Требуют все с него, с заведующего. Голова идет кругом. А он кандидатскую диссертацию второй год дописать не может, жена ждет ребенка, денег не хватает, и никаких перспектив. От сумасшедших старух с их требованиями и истериками можно незаметно умом тронуться. Известно ведь, многие психиатры от постоянного общения с больными сами в определенный момент начинают страдать неврозами. Нервы надо беречь, и всякие старушечьи бредни по возможности пропускать мимо ушей.

К концу рабочего дня усталый до предела, издерганный Михаил Леонидович заперся в своем кабинете, раскинулся в кресле, закурил, и тут же – как назло – телефон.

– Здравствуйте, вас беспокоят из Московской городской прокуратуры. Следователь Чернов. К вам в отделение поступила больная Гуськова Иветта Тихоновна.

– Да, есть такая, – механически ответил Гончар.

– Скажите, пожалуйста, как ее самочувствие?

– А вы, собственно… Вы в официальном порядке интересуетесь? Или родственник?

– Да, в общем, не в официальном. Я звоню по просьбе ее внучки.

– Ну, передайте внучке, что все нормально, – ответил Гончар опять же механически.

Он был настолько измотан, что мечтал об одном – хотя бы несколько минут посидеть в тишине, расслабиться, ни о чем не думать.

– Спасибо, – ответили в трубке.

«Гуськова… Та, которая в понедельник поступила. У нее ведь правда внучку арестовали по подозрению в убийстве, – вспомнил Михаил Леонидович, положив трубку. – Она что-то бормотала сегодня утром, просила связаться со следователем. Убийство – это очень серьезно. Наверное, стоило сказать следователю, что Гуськова требует встречи с ним. Хотя, с другой стороны, старуха может что угодно сочинить. Ей хочется домой, как всем им. Мне же потом брать на себя ответственность, заверять показания, оценивать ее вменяемость. Мне что, больше всех надо?»

* * *