— Может, и не стоит. Может, вам лучше прямо сейчас выйти за эти ворота, отправиться на вокзал, взять билет на первый поезд и уехать, куда глаза глядят. Так, как когда-то сделала я, без сожаления оставив все. Мужчин, которые клялись защищать меня, а потом отправили в тюрьму моего жениха. Брата, который оказался предателем и ради своих целей был готов поставить на кон жизнь собственной сестры. Думаете, он и вправду искал меня, узнав, что я оказалась у работорговцев? — Она горько рассмеялась. — На мое счастье, кое-кто из них близко знал Ливия, и это меня спасло. На защиту я не надеялась. Я давно повзрослела и знаю, что в этом мире выживает лишь тот, кто умеет постоять за себя. Эта история преподнесла мне бесценный урок. Я его никогда не забуду. — Эоланта взяла Тару за руку. — Заклинаю вас всеми богами, миледи: уезжайте. Оставьте мужчинам их игры. А в этой игре победителей не будет.
— Я не могу уехать, — ответила вконец запутавшаяся Тара. — Мне нужно…
— Вы ничего не поняли, да? Я не могу вас винить. С таким же успехом я воевала бы с собственным отражением в зеркале. Если не можете уехать, держите наготове ваш нож. Надеюсь, вы умеете с ним обращаться.
— Я тоже на это надеюсь, — без особой уверенности отозвалась эльфийка.
Эоланта отпустила ее пальцы и спрятала руки в широких рукавах плаща. В янтарных глазах женщины появилась печаль.
— Я хочу, чтобы вы кое-что передали Ливию, — сказала она.
— Вы можете его дождаться. Рано или поздно он приедет сюда.
— Не могу, миледи. Когда он узнает обо всем, то вряд ли согласился со мной говорить.
— Дело в вашем брате? Вы думаете, он решит, что вы заодно? Что вы организовали это вместе?
— Что бы он ни решил, для меня в его жизни места больше нет. И я вряд ли смогу начать все с начала, сделав вид, что ничего не произошло. Просто передайте ему, что я люблю его. И продолжу любить всегда. Даже если встречу другого мужчину и выйду замуж. Мы ссорились, причиняли друг другу боль, пусть и не намеренно, но те чувства, которые я испытывала к нему, были сильнее всех ссор и всей боли. Я желаю вам полюбить так же сильно. И пусть у вашей истории будет счастливый финал. — Она склонила голову, прощаясь. — Мне пора, миледи. Пусть первые боги хранят вас, куда бы вы ни повернули.
Глава семнадцатая (2). Настоящее. Рамон
На востоке Рамон Эверетт в последний раз гостил много лет назад и не испытывал желания оставаться тут надолго. Дело было не в людях и темных существах — они ему нравились, несмотря на чуждый европейцу менталитет, чрезмерную открытость и стремление закормить любого до смерти. Не в политических сложностях, клубок которых с каждым годом становился все прочнее и безнадежнее. Рамон ненавидел здешнюю жару. А на востоке, что бы там ни говорил Ливий, начинавший страдать, когда температура опускалась ниже плюс пятнадцати градусов по Цельсию, жара была невыносимой. Особенно в Алжире, где близость моря усугубляла положение. По вечерам Халиф выходил к ужину в легком свитере, а его гость изнывал от духоты в легких брюках и рубашке с коротким рукавом. Треверберг — другое дело. Относительно прохладное лето (если не учитывать июль), снежная зима. Осень и весна, все, как полагается. На востоке не было ни осени, ни весны. Только девять месяцев адского пекла и три месяца дождя. Одно слово — пустыня.
— Вроде мы планировали обыскать все дома в этом районе, — заговорил Рамон.
— Планы изменились, — коротко ответил Ливий.
Он ехал в направлении центра города, время от времени бросая взгляд в зеркало заднего вида. Дорога была пуста.
— Как ты думаешь, кто прикончил Насира?
— Понятия не имею, — пожал плечами Халиф. — Но этот кто-то решил, что пора приступать к активным действиям. И я не против.
— Так куда мы едем?
— В гости к человеку, у которого могут быть ответы. Остальные либо вне досягаемости, либо уже в могиле. К Валентину.
Рамон кивнул и, отвернувшись, принялся созерцать городской пейзаж. Он успел тысячу раз пожалеть о том, что приехал сюда лично, не ограничившись телефонным разговором. Еще при первом знакомстве с Ливием Хиббинсом он понял, что этот парень невероятно талантлив как минимум в двух вещах. В умении подобрать нужные слова и найти ключик к любому собеседнику и в умении буквально из ничего раскручивать проблемы вселенского масштаба.
В тюрьме, где богам было угодно свести их пути, Халиф пользовался уважением и имел репутацию миротворца. С помощью дьявольского чутья он улавливал подлинную суть конфликта, даже если об этом не говорили вслух, и разрешал его с выгодой для обеих сторон. То же самое он сделал и в тот день, когда впервые встретил Рамона Эверетта. Пятнадцать минут вежливого разговора без рукоприкладства и взаимных оскорблений — и вопрос был закрыт, хотя старший тюремный авторитет мог бы дать пинка наглому заключенному.