С момента встречи с Эолантой прошло две недели, и для него они растянулись на несколько вечностей. Он почти не спал, отказывался от еды, отдавая ее сокамерникам, потерял интерес к книгам и игре в покер, не реагировал на нападки других заключенных. Асад и Эмир испугались, что друг подхватил серьезную болезнь — иных объяснений тому, что за четырнадцать дней он ни разу не сцепился языками с кем-то из заключенных и не притронулся к своему ножу, не нашлось. И с каждой минутой Ливий убеждался в том, что это правда. Он болен, его болезнь развивается чертовски быстро и пожирает трезвый рассудок, оставляя только воспоминания и предвкушение новой встречи с этой странной женщиной. Чем она отличается от других? Как ей удалось его зацепить? Почему он думает о ней двадцать четыре часа в сутки, не может выбросить из головы ее лицо, ее глаза, ее прикосновения? Почему вспоминает запах ее духов? В нем боролись два одинаково сильных, почти нестерпимых желания: вернуть контроль над своими мыслями и послать контроль ко всем чертям, окунувшись в омут с головой. И, хотя борьба еще не завершилась, Халиф знал, которое из желаний победит.
— Как там на улице, солнечно? — спросил у надзирателя Ливий. — У меня глаза болят от солнечного света. Знаешь, что случилось с моими очками? Я наступил на них, когда ребята на иракской таможне заламывали мне руки. И это после того, как я выразил готовность пойти с ними и пообещал не сопротивляться.
— Да-да, — кивнул спутник. — Знаю я твои обещания, Хиббинс. А они не просто так работают на таможне. Таких, как ты, видят насквозь. На их месте я бы двинул тебе в челюсть пару раз. Когда вижу мужиков с милой мордашкой, так и хочется их разукрасить.
— У тебя проблемы с немотивированной агрессией, сынок. Ты должен наладить отношения с отцом. Обида пополам с гневом — тяжкая ноша.
Надзиратель ткнул его в спину дубинкой.
— Я тысячу раз просил не обращаться ко мне «сынок».
— Между прочим, у меня больная спина.
— Не припомню, чтобы ты жаловался на больную спину, когда избивал Гасана Хабиба. Иди вперед и помалкивай. Еще пять минут — и я навсегда от тебя избавлюсь.
— Совсем забыл. Мне нужно позвонить. Снаружи есть телефон?
— Нет, только внутри. Шагай, пока не получил по шее.
— Я должен поговорить с приятелем. Иначе придется ночевать на улице.
Тяжело вздохнув, надзиратель повернул назад.
— Хрен с тобой. Пройдем через коридор, где находятся камеры. Предупреждаю: если выкинешь глупость, отхватишь тумаков.
***
Увидев Ливия с почетным эскортом, заключенные подошли к решеткам камер и загалдели, перекрикивая друг друга, но быстро успокоились, стоило надзирателю на них прикрикнуть. Единственным, кто остался на месте, был Гасан Хабиб, двухметровый детина с широкими, как у портового грузчика, плечами, и не обезображенным интеллектом лицом.
— Посмотрите-ка, кто вернулся, — насмешливо протянул он, провожая спутников взглядом. — Король передумал и решил отсидеть свой срок до конца?
— Посмотрите-ка, у кого вновь отрос язык, стоило королю выйти на свободу, — откликнулся Халиф. — Что такое, сынок? Твои ребра зажили, и ты осмелел?
— Не разговаривать! — рявкнул надзиратель.
Гасан подошел вплотную к решетке и широко улыбнулся.
— Иди туда, куда шел. Торгуй шлюхами и наркотой — а я займусь своими делами. Теперь все вздохнут спокойно, и в этих стенах наконец-то будет порядок.
— На твоем месте я бы проявлял чуть больше уважения к тому, кто доставал для тебя этих шлюх, — понизил голос Ливий, замедлив шаг. — Если бы не я, ты бы трахал своих товарищей по камере. Или они тебя, как знать. Напомни-ка, сколько я за них просил? Ах да. Нисколько. Благодаря мне ты чуть ли не каждую неделю бесплатно имел новую бабу в комнате для свиданий, а надзиратели закрывали на это глаза. Что я получал в ответ? Угрозы и попытки разбить мне голову.
Пальцы Гасана вцепились в прутья решетки.
— Катись в Ад, Халиф. Баб я могу достать и без тебя. Работорговцев здесь достаточно.
Ливий остановился и посмотрел на главаря тюремной банды с легкой улыбкой.
— Поглядим, сынок. Обещаю: я сделаю все возможное для того, чтобы шлюх ты не получал. Халиф слов на ветер не бросает.
— Надеюсь, тебя поймают за задницу, когда ты будешь их толкать, и ты вернешься сюда. И тогда мы поговорим.
— И не только поговорим. У тебя еще остались кости, которые я не переломал. Это большое упущение.
Надзиратель схватил Ливия за локоть.
— Я сказал, не разговаривать! — Он посмотрел на Гасана. — А ты сегодня останешься без ужина, Хабиб. Лежи и мечтай о шлюхах.
— Ну у короля-то точно будет ужин, и королевский, — хохотнул тот, отходя от решетки. — Я слышал, у тебя нет ни гроша, Халиф. Вечером буду лежать, глядя в потолок, и думать о том, что ты тоже умираешь от голода.
— Дело твое, сынок. Но лучше умирать от голода на свободе, чем в тюрьме, не находишь?
Подойдя к телефонному аппарату, Ливий опустил в щель полученный от наздирателя жетон, снял трубку и, дождавшись ответа оператора центральной станции тюрьмы, назвал номер Аднана. Тот ответил после пятого гудка.
— Слушаю.
— Привет, это я. Свободный и счастливый.