Место под солнцем (СИ)

— Где ты работаешь?

— Нигде я не работаю. В противном случае не цепляла бы мужиков впотьмах. — Она помолчала. — В смысле, я и вчера не цепляла мужиков. Я иногда помогаю Хадидже с клиентами, кафе открыто круглые сутки. Посетителей в такой час немного, но она уже не так молода, не справляется. Я ждала клиентов и увидела тебя. Ты мне понравился.

Ливий спрятал лицо в ее волосах и вдохнул их запах. Он понял, что пролежал бы здесь не один час. Вот так, не двигаясь и обнимая полузнакомую женщину.

— Значит, ты не проститутка, и не работаешь. На какие деньги ты живешь?

— Ну так, — уклончиво ответила Тара. — Приятель помогает.

— Взамен на домашнюю еду? Или ты пользуешься другой, более приятной валютой?

— Не твое дело. Какого черта? Ты собирался спать!

— Я хочу спать спокойно, не думая о том, что твой приятель явится сюда и всадит мне под ребро нож. Это меня не убьет, но разозлит. А я не хочу злиться. И ты, поверь, тоже этого не хочешь. Да и схлопотать пожизненный срок за убийство через день после выхода из тюрьмы я желанием не горю.

Тара повернулась к нему лицом и положила ладони под щеку.

— Ладно, не хочу знать, — подвел итог Ливий, укрываясь одеялом.

— Эй, не злись. Просто он… как бы это? Ну, сутенер, в общем. Не подумай, я у него не работаю. Но если он придет и увидит кого-то в моей постели, нас неправильно поймут.

— Так это твой сутенер, а не приятель?

— Нет! — возмутилась эльфийка. — Это сложно, я не могу объяснить.

Халиф погладил женщину по щеке.

— Если твой приятель-сутенер придет сюда, я все ему объясню. Мы поговорим как деловые люди. Товар имеет привычку убегать от тех, кто за ним плохо присматривает.

— Я не товар!

— Ты будешь товаром до тех пор, пока я не решу иначе. А если он не поймет по-хорошему, поговорим по-моему.

— Смотрю, ты передумал насчет следующего тюремного срока?

— Да. А вот насчет того, чтобы кое-чем заткнуть тебе рот, не передумал. От твоей болтовни у меня началась бессонница.

Глава вторая. Эоланта. Прошлое

1958 год

Багдад, Ирак

Кантара отложила книгу, поднялась с обитой синим бархатом кушетки и подошла к каменным перилам балкона. Небо уже окрасилось в первые оттенки красного, но солнце до сих пор не поднялось. Благословенные предрассветные часы, тихие и прохладные. Самое время для посиделок при свечах и разговоров о важном. Ветер трепал короткий шелковый халат сестры, играл каштановыми кудрями, свободно лежавшими на плечах. Эоланта поймала себя на мысли, что давно не разглядывала ее так пристально, хотя они встречались за ужином каждый вечер. Ее маленькая Кантара стала совсем взрослой. Из нескладного подростка превратилась в молодую женщину. Она была красива диковатой и немного неправильной красотой, которую Эоланта не раз видела на картинах с воительницами древности. Гордая посадка головы, решительный взгляд золотисто-карих глаз, плавная кошачья походка. С тех пор, как они уехали из родительского дома и поселились здесь, на востоке, минул не один год. Мать помнит Кантару и Эоланту еще девочками, а Сезара — скромным юношей, до смерти напуганным перспективой сопровождать их обеих в незнакомом мире. Теперь девочки выросли, а до смерти напуганный скромный юноша свернул на дорожку, при мысли о которой у родителей встали бы дыбом волосы. Кантара часто пишет матери письма, умело переплетая правду с ложью. Эоланта пишет реже. Лгать она умела, но с матерью этот номер не пройдет. А от правды ее лучше беречь. Меньше знает — лучше спит.

— Хочу поехать в Европу, — внезапно выдала Кантара. — Учиться.

Эоланта допила шампанское и вернула бокал на низкий медный столик с витыми ножками.

— И на кого же?

— Не знаю. Может быть, на врача. Или на медсестру. Или на адвоката. Что там нынче модно, в Европе?

— Понятия не имею.

— Я выучусь на медсестру, а потом пойду в армию. Как в свое время сделала ты. В Европе постоянно воюют, на фронте медсестры нужны.

В ожидании ответа сестра повернула голову к ней, убирая с лица растрепавшиеся волосы.

— Лимит военных конфликтов мирового масштаба мы исчерпали на многие годы вперед, — сказала Эоланта. — А роль медсестры на фронте тебе не подойдет.

— Почему? — надула губы Кантара.

— Великая Тьма при рождении даровала нам обеим доброе сердце. Пусть у одной из нас оно останется таковым. Война меняет и людей, и темных существ. Она сделает тебя другой. Война разрушает, а потом ты собираешь себя по кускам, но к прежней себе не возвращаешься, как бы страстно этого ни хотела.

— Темные эльфы испокон веков были воинами, — упрямилась сестра.

Эоланта встала, подошла к ней и обняла за плечи.

— Прошлое осталось в прошлом, — мягко произнесла она. — Сегодня нам не нужно отвоевывать земли у врагов и вести за собой армии. Мы можем позволить себе быть слабыми женщинами.

— Например, надзирателями в тюрьме строгого режима, как ты. Идеал слабой женщины, ничего не скажешь.

— Не придирайся к словам, Кантара. Или тебе плохо здесь? Ты ешь дрянную еду? У тебя мало денег? Одежды? Ты живешь как принцесса, наряжаясь в бриллианты и шелка. Гуляешь с подругами. Любуешься розами в саду и слушаешь пение птиц.