Место покоя Моего

Как там в старых стихах давно покойного русского поэта: "Где ж твоих приспешников орава в смертный твой, в последний час земной? И смеется над тобой Варавва..." Вспомнил эти строки и неожиданно закончил цитату с личной, адресуемой вполне конкретному человеку, угрозой: "...он бы посмеялся надо мной!"

И осек себя: да в чем он-то виноват, хитрый и сильный придорожный бандюган, знающий только сиюминутную выгоду? Ни в чем не виноват. Живым пророкам верят только до той поры, пока они на коне. А как под конем, так уж и не пророки. Лучше бы умер, как говорится. Другой покойный поэт - что ж это Петра в такой час на поэзию повело! - сказал как-то: "Умереть тоже надо уметь..." Выше смерти Иешуа не было в Истории смертей! Все, кто сейчас усомнился и замолчал, а через час-другой начнет кидать камни и хулить Машиаха грязными словами, завтра или послезавтра задумаются. Точнее, не они - может быть, их дети, которые придут в христианство. А еще точнее - те, кто не знал единого Бога и сможет обрести его, узнав в чем-то верную, правдивую, в чем-то искаженную, в чем-то просто лживую, сочиненную ради спасения идеи Веры абсолютно - вот ведь парадокс! - искренними людьми историю о жившем во имя Веры, принявшем смерть во имя ее, воскресшем и вознесшемся к Богу простым человеком из неизвестно где находящейся Галилеи, которого нарекут сыном Божьим.

Это будет неправдой: он - сын обыкновенного плотника, и мать родила его в привычных женских муках от доброго и верного мужа. Но кого эта "боковая версия" интересует две с лишним тысячи лет?..

Странно, что в самом Израиле христианство останется чужим и чуждым. Иудеи, начавшие путь именно иудаизма под лидерством ученого мужа Йоханаца Бен Заккая после окончания Иудейской войны в приморском местечке Явна, даже не станут впоследствии гордиться тем фактом, что их Великая Религия, не имевшая до того конкретного названия, а бывшая просто Религией, родила две другие, тоже.великие - христианство и мусульманство, положив обеим в основу свой Закон, свою Тору, названную христианами Ветхим Заветом. Заметьте: Заветом. То же слово, что звучало как в диалоге Бога и Авраама, так и в диалоге Бога с Моисеем. А смерть и вознесение Христа положили начало Завету новому. Или по канону: Новому Завету. И приняли его - Новый! -люди вне пределов земли Израильской, но во всем почти остальном мире. Почему так? Да просто таковы загадки того, что зовется харизмой личности.

В переводе с греческого "харизма" - благодать, божественная сила, данная Богом человеку для очищения от грехов и спасения души. Да и современное Петру определение харизмы как качество человека, одаренного сверхъестественными способностями, другим людям недоступными, ненамного опровергает греческий оригинал. И то и другое - о Иешуа. И необходимые составляющие харизмати-ческой личности Иешуа присущи полностью. И первое, едва ли не самое главное, чуждость для своих. Вспомнилось сказанное в Евангелии: "Не бывает принят пророк в отечестве своем..." И далее - потерянное в каноне, но возникшее в апокрифе продолжение мысли и ее объяснение: "...да и врач не лечит, знающих его". Это истиняйе слова Иешуа, Петр лично слышал их!.. Поэтому - во всем мире, но не в Израиле. Логично: как можно верить врачу, жизнь которого течет у тебя на виду...

Но вот и крепость.

Хорошо, что сумели не отстать, сумели оказаться у кромки каменной площадки, на которой - ближе к открытым воротам - Стояла деревянная, резная, с витой спинкой, крытая пурпуром кушетка, не замеченная Петром-Доментиусом в часы своего визита к Пилату. Видимо, это и была так называемая "селла" - "кресло правосудия". На кушетке вальяжно возлежал пятый прокуратор Иудеи и Самарии всадник Понтий Пилат. Он же - префект. Он же - гегемон.

Петр верно догадался. Со стороны рвов площадку держали пешие воины, обнажившие мечи. Им даже не приходилось сдерживать толпу: первый ряд ее стоял по крайней мере в метровом отдалении от заточенных лезвий. Позади Пилата, в открытых воротах крепости, маячили всадники в блестящих на солнце кирасах и шлемах, украшенных длинными красными и черными перьями. По три пера на шлем. Сам Пилат на сей раз был одет куда как достойно. Вышитая золотом белая туника, длинная, ниже колен. Золотые сандалии. Легкая кожаная лорика без рукавов, украшенная на груди рисунками листьев и животных и опоясанная гибким бронзовым поясом. И никакого головного убора; тот же короткий ежик жестких волос.

Петр с неким сожалением вспомнил любимый роман и подумал, что "белый плащ с кровавым подбоем" был бы лишним в эту жару, погорячился классик.

Охрана священников Храма осталась у рва, ближе ее не пустили римские воины. Кайафа и шестеро его помощников встали слева от кушетки, а справа, чуть поодаль, стоял Иешуа рядом с зилотами, выведенными из крепости, которых охраняли уже не левиты, а римляне.

– Приветствую тебя, гегемон! - громко и напевно произнес Кайафа.

– Приветствуем тебя, гегемон! - повторили коэны хором.