Место покоя Моего

– И я вас тоже приветствую. - Пилат даже позы не поменял, возлежал вольготно, опершись на локоть правой руки и подложив ладонь под голову. - Что привело вас ко мне? Какого суда вы от меня хотите?

– Справедливого, - видимо, положенной для судебного ритуала формулировкой ответил Кайафа. - Высшего.

– Другого не держим, - сварливо и явно не сообразуясь с ритуалом, сказал Пилат. - Кого судим-то?

– Вот разбойники Варавва и Ахав...

– Зилоты, что ли? - перебил Пилат. - Да знаю я. Мои люди их и повязали. Разбойничье семя, с ними все ясно... Третий кто?

– Иешуа из Нацерета, местечка в Галили Иродовой, сын плотника Йосефа, посягнувший на титул Царя Иудейского...

– Ну а я здесь при чем? - деланно зевнул Пилат. - Царь-то Иудейский? Вам и судить. А я сужу только тех, кто идет против Цезаря нашего... Он из Галили? Я слышал, Ирод Антипа в Иершалаиме. Галиль - это его место. Вот и отведите вашего царя к нему, пусть разберется, царь или не царь. Его вопрос: он же сам помирает, как хочет стать царем Иудейским. Как папаша... Нет, к Антипе, к Антипе, - повторил Пилат и сел, спустив на камни ноги в золотых высоких сандалиях. - А этих - распять. Вопросы есть?

Вопросы были.

Кайафа явно растерялся. Он никак не ожидал столь атакующе грубой реакции на действо, которое эллин Доментиус должен был сам подробно оговорить с прокуратором. Он же, эллин этот хитрый, еще сегодня ночью клялся: с Пилатом все в порядке, поводов для беспокойства - никаких. И вот - на тебе.

Петр, все отлично слышащий и видящий, внутренне ликовал, но-с долей волнения. Пилат оказался способным актером и понятливым учеником, но как бы не переиграть, не пережать. Двадцать два - уже не "очко". Перебор.

И толпа попритихла: что-то непонятное творилось. Может, и не виновен ни в чем назаретянин? Может, и вправду он - Машиах?..

– Подожди, гегемон. При чем здесь тетрарх Ирод Антипа? Свое преступление нацеретянин совершил на земле Иудеи, здесь, в Иершалаиме. К тому, что он творил в Галили, у нас, конечно, есть вопросы, но там он всего лишь проповедовал, а это не преступление. Зато в Иершалаиме он всерьез прилюдно обещал разрушить Храм, поносил коэнов, грозился их извести и, повторяю, называл себя Царем Иудейским, что есть богохульство. Эти преступления достойны смерти, но мы не можем по Закону проливать кровь. Это твое право и твоя обязанность. Так давно договорено...

Пилат поскреб затылок, машинально стряхнул что-то ладонью с плеч: перхоть, что ли, его замучила?.. Сказал раздраженно, обращаясь к Иешуа:

– Подойди сюда, человек.

Воины расступились, и Иешуа подошел к Пилату. Стоял спокойно, никакого страха не выказывал, даже почтения особого не выказал: его назвали человеком, так он и стоит перед человеком.

– Ты что, смелый, что ли? - лениво поинтересовался Пилат.

– Тебя ли мне бояться? - спросил Иешуа.

– А кого ж еще? - удивился Пилат. - Вот прикажу тебя распять, что будешь делать? Иешуа улыбнулся:

– Прикажи. Только делать тогда - не мне, делать - воинам твоим, А мне всего лишь умирать, это - не дело.

– А что ж это?

– Это судьба. Как и рождение. Начало и конец. На все - воля Божья.

– Конец-то можно отдалить...

– Это не в наших силах.

– Твой Бог решает?

– Напрасно усмехаешься. Ты веришь в своих богов, они близки тебе и понятны. Они существуют в человеческом облике и мыслят, как люди... Поправился: - Как мыслили бы люди, будь они богами. Что человек сумеет представить себе как чудо, на что его фантазии хватит, то твои боги и творят. А мой Бог этот мир из ничего создал. Сказано в Законе: "Сначала Бог сотворил небо и землю..." Понимаешь, гегемон, ничего вообще не было. Ни тебя, ни меня. Ни Рима, ни Иершалаима. Пустота. И в этой пустоте - Бог. Какой он, как выглядит, как имя его и есть ли у него имя - разве возможно представить или понять нам, им созданным в самый последний день его шестидневного озарения?

– Постой, - спокойно и всерьез сказал Пилат. - А как же он сотворил людей по своему образу и подобию?