Место полного исчезновения: Эндекит

Зато, когда они все погрузили, в том числе и несколько ящичков с торфяными горшочками, в которых были кустики астр, их пригласили на кухню солдатской столовой, где каждому налили по целому стакану водки, а на закусь дали по бутерброду с маслом и жирной селедкой, да по тарелке гречневой каши с молоком, причем такими порциями, что можно было и на завтра оставить, но никто, естественно, этого делать не стал, знал, что надо жить по принципу — „дают — бери, бьют — беги, если не можешь дать сдачи“.

Закрепив как следует веревками мешки с битой птицей, чтобы по дороге груз не развалился и не пришлось делать вторично одну и ту же работу, Вася со своими подопечными вернулся в зону. Только на этот раз он ехал уже в кабине, превозмогая бензиновую вонь, потому что в кузове на „свежем воздухе“ пахло кровью, пусть и цыплячьей, но самой настоящей и свежей.

Потому обратный путь прошел в полном молчании, без шуток, разговоров, смеха. Хоть и выпили все по стакану водки, но было не до смеха. Вася все никак не мог подсчитать причитающийся ему доход, свою долю, а Васильев с Котовым, осоловевшие от водки и еды, хотели спать, тела их ныли от непривычной работы, да и запах крови не давал сосредоточиться мыслями на чем-нибудь приятном, веселом.

Среди трупов не до смеха.

Птицу вывалили в холодильник, расположенный в поселке, где ее приняли уже другие заключенные, те, кто был на расконвойке, постоянно работавшие на холодильнике, а Васильев с Котовым, сбросив склизкие от крови комбинезоны, пошитые из дермантина, оставили их в кузове машины и вернулись в лагерь пешком. Идти было всего ничего, не ждать же, пока неторопливые расконвойные разгрузят машину, делать им было нечего, что ли, „упираться рогами“, когда им осталось сроку всего ничего, за ударную работу раньше все одно не отпустят.

Хотя многие заключенные предпочитали ударный труд, но вовсе не потому, что жаждали условно-досрочного освобождения. Просто они прятали отчаяние и тоску, убивали время, заполняя его работой, чтобы не оставалось времени на раздумья и осмысление происшедшего с ними переворота в жизни, который многие не переносят — умирают, сходят с ума, бегут, не потому, что так хорошо им будет на свободе, а не могут больше сидеть и ждать окончания срока, который у большинства здесь был довольно большим.

Пройдя через пропускной пункт колонии, Васильев с Котовым увидели до боли знакомую за последнее время картину: опять все отряды были выстроены на плацу вокруг высаженных кустиков даурского рододендрона.

Опять проверяющие-счетчики носились „колбасой“ по рядам, пытаясь свести концы с концами, наличие заключенных с их списочным составом.

Вновь у них на одну единицу не сходилось.

И они были взволнованы как никогда, хотя, казалось бы, работа такая должна выработать и привычку.

Все равно, каждый побег для всех становился чрезвычайным происшествием.

Появление в зоне Котова с Васильевым, держащих ящики, где в торфяных горшочках набирались сил кустики астр, было встречено смехом.

— Вот они, беглецы! — раздался звонкий вопль Пархатого.

И он на радостях исполнил прямо на плацу танец индейца перед боем. Не хватало ему лишь боевой раскраски.

— Вы чего с рассадой прете на построение? — злобно спросил главный проверяющий. — Порядка не знаете? Оставьте свои горшки в корпусе и становитесь в строй. Опять одного не хватает.

— Кто сбежал? — спросил Игорь.

— А хрен его знает? — досадовал главный. — Перекличку сейчас устроим, выясним! У нас счет все время меняется. То одного не хватало, а теперь уже двоих…

Громкий взрыв хохота прервал его разглагольствования. Игорь посмотрел туда, куда были обращены взоры нескольких сотен заключенных, и увидел, как от сортира надзиратель гнал дубинкой одного из заключенных. Он бил его привычно по самым больным местам, а тот отчаянно увертывался и вопил так, что даже перекрывал хохот нескольких сотен зеков.

— Козел! — со смаком сказал главный проверяющий, когда Васильев с Котовым уже шли в „крикушник“, чтобы спрятать до лучших времен торфяные горшочки с рассадой астр. — Приспичило ему, видите ли! Содержу этого козла в БУРе, будет знать, как страдать недержанием.

Когда Котов с Васильевым встали в строй своего отряда, перекличка шла уже вовсю. И опять именно в отряде Игоря не хватило одного заключенного.

И этим заключенным был Коростылев. Костыль то бишь!

— Чушь какая-то! — громко возмутился Васильев. — Голову дам на отсечение, что кто-кто, а Костыль никогда „ноги не сделает от хозяина“. Заснул где-нибудь в уголке. Одного нашли на „очке“, также и Костыля где-нибудь найдут.

Но на душе у Игоря стало прескверно. Он сразу же вспомнил „исчезновение“ Пана, а затем и „несчастный случай“ с Моней.

„Если Костыль так же исчез, как и они, — подумал Игорь Васильев, — то следующим буду либо я, либо будет Хрупкий.

Но это открытие энтузиазма у него не вызвало. Это могло означать лишь одно: убийца продолжает убирать людей, которые могли что-либо знать, и его пристальное „внимание“ к участникам пирушки в обществе Пана было по-прежнему смертельным.