Место преступления

Позабавило его только одно обстоятельство — имя жильца. Хозяйка звала его Филей, Филимоном, стало быть, добавила она. И Степан Ананьевич ухмыльнулся: надо же, парочка — Филимон и Ефросинья! Из какого погреба-то достали? А ведь темнила, не хотела называть, — почему? Пока этот сторож не заявил, что сдавала-то она веранду, а ночевал-то жилец в комнатах, с ней, получается. Ох, как она накинулась на этого дурачка деревенского! Только перья полетели! Но это все — мелочи. А вот Филимона — не такое уж и частое имя, — проверить в Дорогобуже надо, и, если это имя где-то мелькало, можно найти. Однако ничего большего не достиг Крохалев.

Теперь у него в запасе оставался для проверки лишь один-единственный вариант: дом Красновых. Там, по сведениями от сотрудника, пребывавшего в доме Наташки для постоянного слежения за соседским двором, вчера вечером появилась иномарка сестры покойного хозяина. Машина была поставлена в гараж, а женщина вошла в дом и больше из него не выходила. Так что напрашивался следующий вывод: если все прошедшие акции как-то спровоцированы либо инициированы, что верней, ею, то кому же, как не ей, и знать о «сером диверсанте»? Значит, пока суд да дело, и когда еще приедет из Москвы неизвестная бригада следователей вместе с адвокатом, собирающимся защищать «интересы семьи Краснова», нужно форсировать события, и с определенной жесткостью, но и не переходя границы дозволенного законом, допросить эту родственницу. Можно ведь и не угрожать, не пугать откровенно, а просто описать ряд ситуаций, в которые попадают по своей же нелепой ошибке такие вот невинные и обаятельные дамочки. А эту «пострадавшую», говорил, между прочим, Прыгин, поблескивая острыми зрачками из-за стекол очков и облизывая неприятные свои губы — две сухие параллельные черточки, — можно воспринимать только в одном плане, или, вернее, в соответствующей позе. Ну, понятно, в какой…

А ведь не секрет, что серьезные, деловые женщины, знающие о своей броской привлекательности, пекутся о себе куда больше, чем обыкновенные бабы или, наоборот, самые роскошные и дорогие шлюхи. И всякое покушение на свою, так называемую, честь считают жизненной катастрофой. Поэтому даже небольшую угрозу в этом смысле чаще всего воспринимают однозначно, с ужасом и без каких-либо нюансов. Вот и нужно этим пользоваться, открыто не угрожая подобным дамочкам скорой сексуальной расправой, но допрашивая унижающим их достоинство, презрительным тоном, каким обычно обращается страж закона к де шевой проститутке, застигнутой им где-нибудь в кустах под полупьяным клиентом. Она обязательно растеряется, а это уже — полдела. Короче, техника, знание женской психологии.

Либо другой, не менее действенный вариант: скажем, равнодушное этакое описание жестоких мук, которые может неожиданно испытать малолетний ребенок, лишившийся матери. Или, наоборот, она. В принципе вообще следовало бы обладать некоторыми знаниями из частной жизни женщины, которые могли бы продемонстрировать ей твою информированность о таких обстоятельствах, о которых она сама предпочла бы молчать. Но для этого необходима хотя бы частично достоверная информация, а ее у полковника не было. Значит, как говорится, придется брать если не мытьем, так катаньем. Можно применить и давление на психику, причем разговаривать с каждой женщиной отдельно, при этом слегка, почти незаметно, подтасовывая факты, вытекающие из их ответов. А уж это хорошо умел делать Степан Ананьевич, ему нравилась такая интеллектуальная игра с подследственными. Не знал себе равных. Так, он всерьез считал…