Они познакомились в октябре, когда Кинтана, продавец энциклопедий и компакт-дисков классической музыки, однажды днем позвонил в дверь квартиры сеньора Вальберга — крохотной темной квартирки, правда с высокими потолками, в старинном доме в районе Чуэка, на узкой улочке, населенной, главным образом, людьми пожилыми, где появление автомобиля было большой редкостью. Кинтана, рослый, улыбчивый молодой человек, на левой руке носил перстень с печаткой и серебряный браслет, а на правой, в основании большого пальца, у него была вытатуирована синяя точка, он тоже не сразу признался сеньору Вальбергу в том, что не всегда был праведником и во времена бурной юности чуть было не покатился по наклонной дорожке. Он родился в Карабанчеле и с двенадцати лет подрабатывал, чем только мог. Сеньор Вальберг уговаривал его сдать экзамены за курс средней школы. Но Кинтана, один из ведущих продавцов фирмы, о чем он говорил с большой гордостью, совсем недавно, без всякой, по его словам, учебы, и так получил повышение. Узнав об этом, он первым делом купил бутылку шампанского и, перепрыгивая через несколько ступенек, по деревянной лестнице поднялся на этаж, где жил сеньор Вальберг, его указательный палец не отпускал кнопку звонка до тех пор, пока бывший преподаватель латыни не открыл дверь.
В тот вечер они пили шампанское и вспоминали подробности первого визита Кинтаны, случившегося четыре месяца назад, тогда Кинтана, после того как сеньор Вальберг деликатно, явно испытывая неловкость, отверг его предложение приобрести энциклопедию или компакт-диск, попросил у него стакан воды. Вы были бледны в тот день, вспомнил сеньор Вальберг, как будто силы оставили вас. Когда он вернулся из кухни со стаканом воды, Кинтана сидел на стуле в прихожей, закрыв глаза и прислонившись затылком к стене. Я и правда был без сил, мне сильно не везло в те дни, это была какая-то черная полоса, а вы принесли мне удачу, — сказал Кинтана и хотел подлить еще шампанского, уже теплого и без пузырьков, в стакан сеньора Вальберга, но тот накрыл стакан ладонью, маленькой, бледной, словно все еще хранящей следы въевшегося в нее мела.
В тот первый раз, выпив два стакана воды, Кинтана попросил у сеньора Вальберга разрешение позвонить по телефону. Сеньор Вальберг провел его по темному коридору к столовой и там стал возиться с ручкой двери, которая, как оказалось, открывалась наружу: он объяснил, что поселился в квартире недавно и не успел привыкнуть к не стандартно открывающимся дверям. Пока Кинтана торопливо переговаривался с центральным отделом продаж своей фирмы, сеньор Вальберг с величайшей осторожностью перелистывал атласные страницы «Истории античного мира» с красочными иллюстрациями, в то время Кинтана уже окончательно потерял надежду продать ее кому бы то ни было. Когда Кинтана повесил трубку, сеньор Вальберг стоял с открытой книгой у окна и, медленно шевеля губами, читал надпись на латыни на надгробной плите, фотография которой занимала всю страницу. Он читал вполголоса торжественным тоном, каким священники произносят слова литургии.
В этой профессии приходится быть прямо-таки психологом, сеньор Вальберг, — сказал Кинтана, — как только вы открыли дверь, я сразу смекнул, что человек вы ученый. — Но ведь я был не в состоянии что-либо у вас приобрести, дорогой Кинтана, — возразил сеньор Вальберг. — Вы не представляете, как мне неловко оттого, что я до сих пор ничего не смог у вас купить.
Заметив интерес сеньора Вальберга к энциклопедии, Кинтана подробно описал ему достоинства издания, объяснив при этом, как удобна оплата в рассрочку. В его настойчивости был лишенный всякой жалости расчет: бедняки, как правило, отличаются слабым характером и скорее дадут уговорить себя, чем богачи и хитрецы, — они будут потеть и кусать губы, не осмеливаясь сказать «нет», и не исключено, что по уши влезут в долги, чтобы купить двадцати-, а то и тридцатитомную энциклопедию, убеждая себя, что ради будущего детей оправдана любая жертва.
Я очень расстроился из-за вас, Кинтана, — сказал сеньор Вальберг. — Я видел, как вы устали, каких усилий вам стоило в тот вечер подняться сюда и позвонить, будучи готовым к тому, что вам не захотят открыть или, открыв, тут же перед самым носом захлопнут дверь.