Место происхождения

Но нет такого чародея…
И вот на голубом подворье
он замер, клювом пламенея.

Ему с поста не отлучиться!
В костре звенящей позолоты
горит стоическая птица.

Что толку в этом эльдорадо,
где вместо сочного маиса
лишь ледяные зерна града?

Святую Анну Огорода
встречая, он перемигнется
тайком с лучом громоотвода.

«Святая Анна Спелой Нивы, —
он скажет взглядом, — уведи же
меня в щемящий запах жнива!

И напои росою синей,
святая Анна Луговины,
зыбучий зной моей пустыни.

Тебя, святая, славят в гимне,
тебя встречают, как богиню.
Святая Анна, помоги мне!

Святая Анна, променять бы
на жухлую твою былинку
лазурный рай моей усадьбы».

Тополиная аллея

Вечер в аллее мглится.
Неразличимы лица
у тополиных листьев.

А на границе суши,
перекликаясь глуше,
дремлет дозор лягушек.

В речке вода лучиста,
как из монет искристых
снизанное монисто.

В самой стремнине ловко
продолговатой лодкой
правит луна-молодка.

Всхлипнул ребенок? Или
это в прибрежном иле
звезды заголосили?

Тени родных и милых
скорбно проходят мимо,
тая непоправимо.

Колокольня Мерсед

Между землей и небом —
купол, как остров птичий.
Сверху — молчанье тучи.
Снизу же — смех девичий.

Бьется в груди у башни
сердце из гулкой меди.
Башня горит свечою
в красном закатном свете.

Ливень — под стать стеклянным
или алмазным крыльям.
Грозно венчает купол
молния алым шпилем.

Туче ли голубятня,
ангелу ли скворешня, —
звонница сыплет перья,
словно цветы черешня.

Солнце обучит купол
в небе парить жар-птицей.
Ночью подскажет месяц,
как маяком светиться.

Между землей и небом —
кровля, как остров птичий.
Сверху — безмолвье тучи,
снизу же — смех девичий.

Девушки в белых платьях
улицу смехом будят.
Белыми голубями
просятся в небо груди.

Дерево какао

Шоколадное дерево,
наставник зеленого попугая,
учебник тени
в разгаре мая.
Сгусток звука, эссенция цвета,
который согласно древесному штату
читает округе осоловелой
лекции по аромату.

Сложив ладони, став на колени
под ритуальное пение улья,
ты удостоилось обожествленья.

Зеленый лозунг,
вписанный в ветер,
ты словно повесть о Новом Свете.
Ты пахнешь детством и той гостиной,
где старые ходики капали на пол,
как сок из разрезанного апельсина.

Обещание реки Гуайяс

Ты нескончаема, река Гуайяс,[6]
ты к морю с грузом горизонтов дальних
идешь, и корабли, не напрягаясь,
неспешно сходят с гор твоих хрустальных.

Ты растворяешь даже побратима:
с тобой уходит время по теченью,
и день тропический необратимый
в твоем теченье катится к забвенью.

За годом год, столетья ряд за рядом,
эпохи, поколенья, цвет и тленье
ты провожаешь безразличным взглядом,
о, пастырь берегов и поселений!