Место в жизни

Куски плоти и кровь летели во все стороны. Обиженная бабушка, недолго думая, тоже атаковала тетку своей змеей. Я не верил своим глазам, посмотрев вокруг, я увидел, что такие сражения идут во многих частях автобуса, а те, кто не участвуют в них спокойно стоят, некоторые даже улыбаются.

Испугавшись, я сделал шаг назад и наступил на чью–то ногу. И тут же сильная боль пронзила мое правое ухо. Рефлекторно схватившись за него, я почувствовал, как из–под руки выскользнуло что–то гладкое и противное, и тут же что–то теплое стало заливаться мне в рукав. Кровь. Господи, моя рука вся в крови.

Повернувшись, я увидел, что у женщины, стоявшей за мной, рот превратился в такое же логово змея, как и у тетки с девушкой. Змея, шипя и извиваясь, бросилась снова и угодила мне в бровь. Боль была страшной, кровь стала заливать глаза. Я пытался пробраться к выходу, но ничего хорошего из этого не получилось. Змея преследовала меня, раздирая мне лицо.

Плохо понимая, что делаю, я повернулся к атакующей меня женщине. Ее змея вновь бросилась на меня, и в этот момент я почувствовал, как мое горло надулось, а рот заполнился чем–то горьким и противным.

Я открыл рот, откуда тут же с громким шипением вырвалась змея…

ОНИ ПРИНЕСУТ ВАМ СЧАСТЬЕ

Я смотрел на нее, и ничего не мог с собой поделать. Мои глаза, как самонаводящиеся ракетные установки, поймав цель, уже ни за что не желали ее отпускать. Противно, да и не удобно, а все равно смотришь. Столкнешься взглядами, головой крутанешь, вроде бы задумался о чем–то, а потом снова сверлишь и сверлишь.

На вид ей было лет тридцать пять, хотя я вполне допускаю, что начальник паспортного стола мог бы с этим и не согласиться. Но меньше… На вид… Дать было не возможно. Если захотеть? Да какого черта!

Голова была замотана каким–то разноцветным платком, и из всего этого буйства красок торчало замученное, хотя и достаточно красивое лицо с каким–то… Эээ… Эх, как бы получше выразиться? Ну, потухшим, что ли, взором. Да, точно. Именно с потухшим. То есть, вполне возможно, что когда–то взгляд этих больших бирюзовых глаз мог вскружить голову не одному десятку мужчин, но именно «когда–то». Сейчас же все обстояло совершенно иначе. И дела не в красоте.

Пустые глаза, пустые губы – пустое лицо. А пустота? Кому она нужна… пустота…

Одета она была очень просто. Красная застиранная кофточка и синяя юбка, край которой еле–еле прикрывал колени. И опять–таки нужно отметить, что и фигурка ее была достаточно не плохой. Да, ладно чего уж там – отличная фигурка. Колготок на ногах не было, хотя погода была уже далеко не летняя. Но больше всего меня поразило другое, вернее, увидев это, я принялся осматривать и остальное. Носки. Ужас. Для меня вообще понятия носки и женщина несовместимы, также как бюстгальтер и мужчина, хотя некоторые… Хотя дело–то, в общем, было и не в носках. Просто ноги были в носках, в красных носках, носки в босоножках, а…

Я посмотрел на свои кроссовки, на черной коже которых еще поблескивали прозрачными горошинами капли воды. Дождь. Сегодня с утра льет дождь.

В руках она сжимала полиэтиленовый пакет, в котором возможно находился зонтик, но ноги… Ноги до щиколотки были мокрыми. На красных носках… Господи, зачем ты их напялила? Граница мокрой и сухой площади выделялась так же отчетливо, как белая задница после загара, если приспустить трусы.

Она сидела и стеснялась этого. Ни дурацкого платка, ни застиранной кофточки, ни ужасной синей юбки… Она стеснялась своих носков. Красных носков. Но мы не в Бостоне, а потому было чего стесняться, когда вокруг сидят дамы в обтягивающих осенних сапогах из тонкой нежнейшей кожи.

Она сидела, а я пялился на нее (и она знала это) и на всех остальных, отмечая их реакцию. И когда в очередной раз я увидел на каком–то неприятном лице, еще более неприятную брезгливую гримасу… Мне стало жалко ее. Ужасно жалко. Хотелось просто встать и пойти по вагону, пытаясь что–то объяснить этим людишкам, достучаться до них, а кто не будет слушать – встряхнуть хорошенько, а то и просто протащить мордой по полу.

Но ничего этого я конечно не сделал. Просто сидел и смотрел на нее, а когда она бросала взгляд на меня – отворачивался, делая вид, что просто о чем–то задумался. И еще я думал, как все–таки неправильно все устроено. Вот сидит красивая баба, а больше в ее жизни ничего красивого–то и нет. Уж не знаю, что там и как, но явно ничего мало–мальски приличного. Муж алкоголик, ребенок–идиот и парализованная свекровь… Что–нибудь в этом роде. И вот сидит она вот так, поджав мокрые ноги, и ненавидит всех вокруг, за то, что вот такая у нее судьба. Или за то, что уставились на нее такие вот мудаки, вроде меня, заставляя стесняться себя самой еще больше.