Место встреч и расставаний

Хейзел разродилась двойняшками, девочкой и мальчиком, в рождественские праздники. Девочка была пухленькая и розовенькая. Настоящий арийский шедевр. Мальчик же оказался совершенно больным, и с каждым днем ему становилось все хуже из-за того, что он отказывался есть. Хейзел ходила проверять его гораздо чаще, чем обычно разрешалось после родов. Ката, например, своего Яна видела, только когда ее вызывали на кормление. Врачи надеялись, что дополнительная материнская забота поможет справиться с плохим аппетитом малыша. К сожалению, не помогла, и ребенка переместили из палаты новорожденных по Программе в помещение, более подходящее его болезненному состоянию. Теперь врачи стали проводить еще больше тестов над девочкой-двойняшкой, чтобы убедиться, что у нее нет подобного скрытого изъяна.

С тех пор как забрали ребенка, Хейзел окончательно ушла в себя. Ее глаза потемнели от ночей, проведенных в слезах; она так сильно потеряла в весе, что молоко иссякло. Ката не винила ее. Хоть Бригитт и была тупа, как столовый нож, все же говорила правду: печаль и позор могли убить женщину.

Хейзел подошла ближе и глубоко вдохнула запах хлеба.

– Рожь и корень одуванчика, – прошептала она, а затем села возле пузатой печки.

После ее слов Ката смогла почувствовать отдаленный запах жареных трав. Она положила буханку на середину стола, словно вазу с цветами.

– С голодных глаз выглядит красивее цветов!

Она надела фартук, чтобы почистить овощи для супа.

– Затопи печь, Хейзел, – скомандовала Бригитт.

Хейзел открыла печную заслонку и забросила внутрь сухих веток. Заалели угли. Щепки занялись, красные язычки пламени взметнулись вверх.

– Не забывай закрывать ее. – Бригитт вернула металлическую заслонку на место, вытерла сажу на ладонях и схватила Хейзел за руку. – Сделай что-нибудь полезное – займись капустой.

Она опустила кочан на стол.

Раз уж они жили в комнате втроем, то нужно было находить способы ладить друг с другом. Кату раздражало, когда ей командовали, как заключенным, и не имело значения, сколько звезд и крестов, рангов и вознаграждений заработала Бригитт.

– Оставь ты ее в покое, Бриг. – Ката принялась счищать ножом листья с капусты. – Она же сама не своя. Вспомни про ее мальчика…

Хейзел оторвала осклизлый лист от кочана и теперь держала гнилую массу в руке.

Бригитт фыркнула:

– Здоровье ребенка зависит от здоровья матери.

– Но ведь девочка родилась чудесная, – возразила Ката. – Ты видела ее? Я в палате новорожденных кормила Яна, а она лежала в своей колыбельке – ну просто загляденье.

– Я не хожу в палату для новорожденных. Как только я родила, ребенок принадлежит родине. – Бригитт очистила ломтик заплесневелого сыра и срезала похожую на мох плесень ножом.

Ката положила очистки от овощей в пустую кастрюлю на бульон и принялась за картошку.

– Один хороший ребенок компенсирует плохого.

С глухим стуком Бригитт стала нарезать украшение стола – буханку – прямо там, где оно лежало.

– Я слышала, они дают ущербным мышьяк.

Она положила сыр на горбушку хлеба и с ухмылкой откусила кусок. Ей на грудь посыпались крошки.

Это уже переходило все границы.

– Сплетни все это. Не может быть такого.

Рука Каты резко дернулась, и наполовину почищенная картофелина полетела через весь стол.

Бригитт продолжила как ни в чем не бывало:

– Это правда. Они сжигают их заодно с евреями из лагеря. Вот почему я должна быть уверена, что мои отпрыски идеальны.

Хейзел хотела было встать, но колени подкосились, и она рухнула, ударившись головой о кафель.

– Хейзел!

Ката упала на колени и подтянула ее к себе.

Бригитт заправила волосы назад в тугую косу.

– Ей нужна таблетка.

Это было слишком для любой матери. Вдобавок ко всему у Хейзел была очень нежная душа. Она совершенно не походила на Бригитт – твердую и острую, как сталь. Она не была похожа и на Кату – опасливую и способную прикинуться безразличной, в то время как на самом деле она хранила в памяти то, как Ян пинался и вытягивался внутри нее. Правда в том, что дети ей были дороже клятвы верности, и она сделала бы все что угодно, даже отказалась бы от них, ради их блага.

Она развязала шнуровку дирндля.

– Дыши медленно.

– Ja[36], – прошептала Хейзел. Ее глаза закатились, обнажив белки. – Питер.

Так звали жениха Хейзел, умершего в начале войны. Тогда она еще не участвовала в Программе. Первый сын Хейзел, Юлий, был сотворен по любви, а не по обязательству. Ката всегда этому завидовала.

Она так и не познала прикосновения мужчины, который бы был только ее.

Рука Хейзел взметнулась вверх.

– Питер!

Бригитт передала Кате коробочку с таблетками. Врачи выписывали их девушкам от телесной и душевной боли, и они работали лучше, чем любой известный Кате алкоголь или наркотик.

– Тише, милая, тише. – Она прижимала Хейзел к груди, как Яна. – Это поможет. – Она сунула таблетку между губ Хейзел.

Показались зрачки. Хейзел поймала взгляд Каты. Она проглотила таблетку, затем с остервенением потянулась к коробке за другой и случайно опрокинула ее. Упавшие таблетки закрутились на полу, словно звездочки.