Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Фауст (подвигая к себе бумагу): Что тут?

Дьявол: Твое обязательство женится на фройляйн Маргарите, тогда как наше – что есть сил способствовать тому приятному труду, который рано или поздно завершится свадьбой.

Фауст: Написанное кровью, как я полагаю?

Дьявол: С чего ты взял?.. Куда, поверь, удобнее чернила… Но если сомневаешься…

Фауст: Согласен. Не тяни.

Дьявол: Тогда подписывай… Один красивый росчерк – и ты в истории, как Меланхтон и Лютер.

Фауст (подписывая обязательство): Ну, что?.. Теперь доволен?

Дьявол (убирая бумагу.): Кажется, вполне. За исключеньем мелочи одной, которая, увы, не входит в мои планы.

Фауст: О чем ты?

Дьявол (показывая на пентаграмму): Я вот об этой пентаграмме, Фауст. Она одна мешает мне уйти. Не мог бы ты ее хотя бы занавесить?

Фауст: Так вот в чем дело!.. А я совсем забыл!.. Ты струсил пентаграммы!… Но как же ты вошел?

Дьявол: Вечная история, Фауст, – войти легко, а выйти – и не думай…

Фауст (снимая пентаграмму): Готово…Скатертью дорога, бес!

Дьявол (раскланиваясь): Твой преданный слуга.

Фауст: Поменьше преданности и побольше дела.

Дьявол (пятясь к выходу): Все будет, Фауст, так, как ты захочешь. (Исчезает.)

Свет медленно меркнет.

Эпизод 5

Городской парк. В глубине его показываются Фауст и Вагнер. Продолжая беседу, они проходят на авансцену и садятся на стоящую здесь скамейку.

Вагнер: Ей-богу, доктор!.. Вы говорите сегодня, как какой-нибудь презренный сочинитель, который выдумывает всякие байки на потеху публике.

Фауст: Ты смотришь вглубь, мой друг. Как раз сегодня мне приснился сон, в котором, можешь себе представить, я был сочинителем пьес!

Вагнер: Вы сочиняли пьесы? Во сне? Вот чудно-то! Такой большой ученый и вдруг, на тебе, пожалуйста, пьесы.

Фауст: Да. И судя по всему, превратные.

Вагнер: И о чем, интересно?

Фауст: Решительно обо всем. О тебе, обо мне, о курфюрстве, о дифтерите и о тайной полиции. Обо всем понемногу.

Вагнер: Презренная профессия, замечу вам, доктор. Марать бумагу, чтобы потом ряженые прыгали по сцене и мололи чепуху, нет, уж лучше я буду просить милостыню или пойду работать подметалой!

Фауст: Тут ты неправ, Вагнер. В конце концов, все люди, так или иначе, занимаются сочинительством. Один сочиняет свою жизнь, другие примеряют на себя чужую, третьи выдумывают то, чего нет и фантазируют, не замечая, как жизнь проходит мимо, но при этом никто почему-то не желает стать самим собой, содрать с себя чужую одежду и стать тем, кем сотворил тебя когда-то Господь на самом деле… Вот почему в последнее время больше всего на свете мне хочется узнать – кто я такой?

Вагнер: Чего уж проще!.. Как будто в нашем городе может сыскаться человек, который не слышал бы об уважаемом докторе Фаусте!

Фауст: Вот это-то меня как раз и смущает, Вагнер… В последнее время мне вообще кажется, что вместо живых людей нас окружают говорящие куклы и смеющиеся манекены, у которых одна забота – попестрее одеться.

Вагнер: Ах, господин доктор, господин доктор!.. И откуда у вас только эта меланхолия?.. Иной раз мне даже кажется, что вы специально не принимаете лекарства, которые сами себе и назначили. А уж это совсем никуда не годится.

Фауст: Хочешь знать правду, Вагнер?..

Вагнер: Конечно, ваша милость.

Фауст: Тогда послушай, что я тебе скажу…(Поманив к себе Вагнера, негромко.) Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем мужчине понять, чего хочет женщина!.. Надеюсь, ты примешь это к сведению.

Вагнер: Надеюсь, что вы говорите это не о фройляйн Маргарите?

Фауст: Увы, мой друг.

Вагнер: Увы?.. Но как же так?.. Ведь прошло всего три месяца, а вы уже охладели?.. Невероятно!

Фауст: Не я. Не я. Моя природа, Вагнер. Все то, что называется «природой». Все эти соединения, прожилки, косточки, сосуды и пары, из которых сделан человек и без которых он – ничто, а с которыми он – ужас и загадка!

Вагнер: Всего три месяца!

Фауст: Такова природа, Вагнер. Она так хитро все распределяет, что в результате ты же еще оказываешься кругом виноват… (Сердито). К чертям собачим!.. Больше не желаю!.. В конце концов, я человек, а это, думаю, что-нибудь, да значит!

Вагнер: Вы сами говорили ваша милость, что нам не следует спорить с природой, потому что она лучше знает, что нам делать… Мне кажется, что это справедливо.