Метафизика

Какую из этих гипотез мы ни предпочтём, ни одной из них нельзя противопоставить каких бы то ни было сомнений со стороны наших физиологических знаний; или, если бы таковые когда-нибудь появились, их, наверное, можно было бы легко устранить удобной вспомогательной гипотезой. Точно так же ясно, что совершенно одинаково можно допустить всякие специальные предположения, какие ещё можно сделать относительно резиденции души. Даже тот, кто хотел бы указать ей жилище вне принадлежащего ей тела, мог бы легко провести такую гипотезу на основании предположения заранее установленной гармонии или непосредственных взаимовосприятий внутренних состояний. Право, наш физиологический и психологический опыт не противопоставит ни малейших препятствий даже предположению, что души человеческие собрались на Сириусе.

Метафизика, как видите, находится в завидном положении в сравнении с другими науками. Так как её посылки стоят выше всякого опытного знания, то они совершенно независимы от каких бы то ни было успехов опытной науки. В то время, как эмпирический исследователь, старающийся привести свои наблюдения в сколько-нибудь допустимую связь, с некоторым самоотречением должен узнавать, что научные воззрения постоянно подвергаются поправкам, дополнениям и вследствие этого заменам другими, метафизик работает для вечности. Разве в таких пунктах, где он случайно спускается в область опыта, эмпирик может как-нибудь нарушить его планы. Но что за беда? Глубочайшие идеи системы остаются всё-таки недоступными для всех нападок со стороны опыта.

Этот олимпизм метафизических гипотез имеет, разумеется, и свои тёмные стороны. Чем недоступнее гипотезы для нападений опыта, тем менее влияния они имеют на последний. Так учение о пребывании души в одном пункте мозга не подвинуло нашего внутреннего опыта ни на один шаг и сделало для психологического объяснения не больше, чем это сделали бы выше предложенная гипотеза о внеземельном пребывании души. А ведь как раз в этом случае цель была не такая, ибо отношения между духовными и телесными силами даны нам только в опыте; кто, след., делает какие-нибудь предположения об отношении души к телу, тот должен с этим, по крайней мере, связать цель, воочию показать эти взаимоотношения. Эти рассуждения заставляют думать, что ошибка скрывалась уже в самой постановке вопроса, поведшей к тем метафизическим гипотезам. Действительно, мы видим ошибку в том, что непростительным образом смешали друг с другом две точки зрения, из которых каждая имеет свое право гражданства, но в то же время разную цену для нашего философского мировоззрения.

Всё, что нам даётся опытом, мы можем рассматривать с точки зрения или внешнего опыта, или внутреннего. Первую принимают естественные науки, вторую философское учение о познавании. Последняя, исходя из неопровержимого положения, что внешние восприятия входят в наше сознание и, след., становятся достоянием внутреннего опыта, старается доказать, насколько наше понимание природы определяется нашей собственной духовной природой. Естествознание, напротив, рассматривает внешние восприятия, как данные ему объективно, и при исследовании их абстрагирует совершенно от тех духовных процессов, из которых произошло наше воззрение на природу. Метафизик же, указывая душе место в теле, смешивает эти две точки зрения друг с другом. Исходя из внутреннего опыта, представляющего сплошную связь наших духовных действий, он справедливо рассматривает душу как цельное существо. Но не прав он затем, перенося это понятие тотчас же во внешний опыт, делая душу простым неделимым объектом, атомом, который он, в отличие от физического атома, обыкновенно называет монадой. Уже Лейбниц, правда, предохранял свои монады от того, чтобы их не рассматривали пространственно, даже не как точки в пространстве, и его последователи в этом с ним согласились. Монада остаётся тем не менее одухотворенным атомом. Ибо откуда она имела бы иначе свойство абсолютной простоты? Наш внутренний опыт целен, но в высшей степени сложен. Лишь став объектом и будучи представляема по образцу простейшего мыслимого объекта, душа получает эту метафизическую простоту. А поставленная в соотношение с другими подобными существами, она должна стать пространственным объектом между другими объектами, несмотря ни на какие уверения, что под всеми этими соотношениями не нужно разуметь ничего пространственного, так как пространство есть лишь представление, создаваемое в отдельной душе. Вместо того, чтобы таким образом успокаивать свою совесть после рассуждений, извлеченных целиком из пространственного воззрения, следовало бы на основании феноменной натуры пространства с самого начала удержаться от того, чтобы душу, духовная деятельность которой производит пространство, самое делал пространственной вещью.