Читаем Метафизика любви полностью

Особенно первый и второй элементы, два аспекта бодрствования в полном смысле представлены в супружеской любви. Но третий, обретение себя, присутствует во всякой любви – разумеется, тем отчетливее, чем больше любовь. Мы ясно увидим это, если подумаем о человеке, который никого не любит, который не знает ни дружеской, ни родительской, ни супружеской любви. Неподлинность его существования, пустота, изоляция в самом себе, – причем ему не удается обрести своего настоящего «я», – показывают нам необыкновенную актуализацию личности как таковой в любви. Но здесь нам важно снова не впасть в ошибку, заключающуюся в отношении к любви как к желанию, имманентному раскрытию человека. Было бы совершенно неверно из того факта, что в любви заключено это самообретение, это полное личностное бытие, делать вывод о том, что любовь в действительности представляет собой удовлетворение стремления к полному самораскрытию, что это является смыслом и сущностью любви. Это не так, любовь есть ценностный ответ, ее смыслом является любимый, к которому обращен этот ответ; она есть чистая самоотверженность, причем любимый – это единственная и абсолютная тема. Но поскольку истинное личностное существование актуализируется исключительно в самоотверженности, поскольку человеческая личность создана для самоотверженности и только в ней по-настоящему реализуется – прежде всего, конечно, в любви к Богу – любовь и является одновременно полной актуализацией личности. Это не ее тема, не ее мотив, не ее смысл – все это заключено в любимом и его ценности. Но это является неисчерпаемым следствием, даром, вырастающим из любви исключительно к данному человеку. Во всех видах любви это является отражением того, что сказал Христос о любви к Богу: «Кто потеряет свою душу, тот обретет ее».

То, что мы созданы для трансценденции, не делает трансценденцию чем-то имманентным. То обстоятельство, что мы созданы для любви, что мы предназначены для нее, призваны к ней, – в такой степени, что только в ней мы обретаем свое подлинное личностное существование, – ни в коем случае не превращает любовь в некое стремление к полному самораскрытию. Мы созданы для любви к Богу потому, что Бога следует любить, а не потому, что мы через эту любовь должны найти себя. Мы созданы для такой любви потому, что она прославляет Бога своей ценностью. А то, что мы при этом обретаем самих себя, является дополнением и даром.

Именно в этом свете следует понимать все сказанное здесь. И уж тем более счастье, обеспечивающее это самообретение, является чистым эпифеноменом, а не темой, как бы велико и значительно оно ни было. И прежде всего оно таким образом связано с вышеупомянутым счастьем, проистекающим из существования любимого и взволнованности его красотой и достоинствами, что любящий не может отделить его от его источника.

Теперь, когда мы видим, что счастье любви, происходящее из этих трех различных источников, несравненно значительнее и глубже счастья других эмоциональных ценностных ответов и что это необыкновенное осчастливливание является сущностью любви, мы должны еще раз со всей решительностью повторить, что в любви основной темой является не наше счастье, а личность любимого человека, его счастье, его спасение и во вторую очередь – единение с ним. Важно понять, что величие и значительность чего-либо не обязательно влечет за собой его главную тематичность. Существует много значительных вещей, которые по своей сути являются не темой, а чем-то дополнительным в качестве дара. Такая дополнительность, дарственный характер ни в коем случае не означает, что содержание дополнительного малозначительно или не наделено высокой ценностью. Поэтому термин эпифеномен в нашем контексте не должен наводить на мысль о том, что речь здесь идет о некой несущественной добавке. Так, например, красота добродетели или даже святости не является тематичной. Темой является моральная и религиозная ценность. Но тем самым нисколько не умаляется ее значение, ее роль, – как раз напротив. Так и в нашем случае. Ощущение необыкновенного счастья является необходимой частью любви. Любовь, не приносящая счастья, не была бы любовью. И все же счастье не является главной темой, не является даже темой в собственном смысле слова.

Еще одним источником счастья любви, который присутствует прежде всего в супружеской любви, является то, что любовь как надактуальный ценностный ответ освещает собой все повседневное существование, все сами по себе нейтральные ситуации, в которых не любящий человек, попадая под власть их автономности, скучен и трезв. Блаженная мелодия, наполняющая собой все, звучит лишь в супружеской любви, особенно это касается влюбленности.

Связанное с любовью «пребывание» счастья в любящем

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука