Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

В XVII веке, в рамках протестантизма сформировалось учение так называемых пиетистов (от латинского «pietas» – благочестие), в котором на первый план было поставлено не овладение «внешним откровением» и следование ему, но поиск и обретение «откровения внутреннего», даруемого Господом чистым душою и «нищим духом». Таким образом, евангелическое вероисповедание приобрело признаки не только «религии книги», но и «религии сердца». Засим последовали новые разделения. Так, в рамках лютеранской конфессии преимущественное развитие получил «эмоциональный пиетизм», сводившийся прежде всего к горячему переживанию страстей Христовых и искренней молитве. В среде реформатов известное распространение получил «экстатический пиетизм», сторонники коего почитали за высшую радость отказ от мирских страстей и направление всех своих помыслов на Господа, которое венчалось духовным слиянием с Ним и упокоением в Нем. Пиетизм эмоциональный вел ко всемерному обогащению своего внутреннего мира, его «обживанию», экстатический – к выходу за ее пределы.

Мы сочли здесь уместным напомнить об основных чертах пиетизма в связи с тем фактом, что, практически с года основания Петербурга, приверженцы этого направления, причем почти исключительно его лютеранской («эмоциональной») разновидности, обосновались на берегах Невы. Как подчеркивает историк петербургского лютеранства Т.Н.Таценко, «большинство пасторов церкви св. Петра в XVIII в. сохраняло духовную связь с Галле как центром немецкого пиетизма, начиная с пастора Назиуса (1710–1751), присланного в Санкт-Петербург самим А.Г.Франке». В екатерининское время наиболее видным их таких пасторов стал А.Ф.Бюшинг, получивший известность не только как предводитель ведущего лютеранского прихода столицы Российской империи, но также и основатель училища при нем – знаменитой впоследствии «Петришуле». Надо думать, что при таких покровителях и пестунах, школа св. Петра довольно быстро приобрела положение рассадника идей немецкого пиетизма. Следует, впрочем, заметить, что русскоязычные петербуржцы своевременно ознакомились с доктриной и практиками этой религиозной системы и по другим каналам. Ярким примером может служить деятельность видного православного деятеля, Симона Тодорского, детство и юность которого пришлись еще на петровскую эпоху. Слыша внутренним слухом «прибой благодати» (Durchbruch der Gnade), доносившийся из центров пиетизма, Симон не успокоился, пока не доехал до самого Галле – или, как он говорил, «Галлы Магдебургской» – и не прошел полного курса в тамошнем университете. Получив, говоря современным языком, распределение в славившийся среди пиетистов «Сиротский дом» в том же Галле, Симон Тодорский употребил свободное время на перевод и публикацию базовых книг пиетизма.

В аннинскую эпоху, эти книги достигли российского читателя и произвели на него известное впечатление. Во всяком случае, в начале елизаветинского царствования правительство озаботилось их изъятием, с тем, чтобы положить предел нараставшему увлечению пиетизмом. Сам Симон скончался в елизаветинскую эпоху в чине архиепископа псковского, не изменив идеалам юности. Новый подъем пиетизм испытал у нас в годы царствования Александра Благословенного, вторая половина которого была, как известно, отмечена общим возрастанием интереса к мистическому богообщению. Наконец, во второй части «Анны Карениной» (глава XXXIV), Кити Щербацкая встречает во время поездки на воды, в Германию, восторженных русских дам, замечает, что они ведут интенсивную религиозную жизнь, и обращается к папеньке с вопросом, чем занимаются эти дамы. Тот объясняет, что оне записались в пиетистки, и дает довольно краткое, но насмешливое объяснение, сводящееся к тому, что это-де у них одно ханжество. Не считал необходимым делать тут какие-либо более пространные пояснения и сам Толстой. Как видим, и в пореформенную эпоху образованные россияне были неплохо знакомы с пиетизмом, хотя и не торопились ему предаваться… В целом же, пиетизм был исторически первой разновидностью немецкого мистицизма, перенесенной на почву раннего Петербурга и основательно укоренившейся в ней.