Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

Записки Кюстина, искренне огорчившие после их выпуска в свет гостеприимных россиян, поминались у нас потом по поводу и без такового. К примеру, они омрачили пребывание в нашем городе такого тонкого наблюдателя, как классик французской литературы Оноре де Бальзак. Собравшись к нам сватать одну из богатых российских невест, писатель заранее озаботился изучением Петербурга по путеводителям и историческим описаниям. Поселившись в центре города, на Большой Миллионной, он предвкушал успехи и чествования в литературных и светских салонах. К удивлению литературного мэтра, петербургское общество оказало ему довольно холодный прием. Только потом тот, собравшись с мыслями и обсудив дело с друзьями, знающими Россию, пришел к выводу, что получил запоздалые тумаки, предназначавшиеся де Кюстину… Правильность вывода О. де Бальзака подтверждает тот исключительно теплый прием, который был в Петербурге оказан другому славному деятелю французской изящной словесности – Александру Дюма-отцу. Он прибыл в Россию в 1858 году, когда инвективы Кюстина не то чтобы забылись, но были вытеснены у нас предвкушением «великих реформ». Жители Петербурга не знали, куда посадить великого писателя и чем его угостить. Тот, в свою очередь, до конца жизни с самым живым удовольствием вспоминал беззаботные недели, проведенные на даче Кушелева-Безбородко в Полюстрово.

Крымская война

Весной 1854 года Франция и Англия заключили военно-оборонительный союз с Турцией, объявили войну России и приступили к наступательным действиям. Главный удар был направлен против Севастополя: не случайно война получила название Крымской. Вместе с тем, военные действия велись и на северном театре. Англо-французские корабли вошли в воды восточной Балтики, захватили российскую военно-морскую базу Бомарзунд на Аландских островах, предприняли нападение на крепость Свеаборг, построенную на островах в виду Гельсингфорса и, наконец, появились в водах Финского залива затем, чтобы блокировать Кронштадт. Нельзя было исключать, что изобретательный неприятель предпримет десант где-либо в окрестностях Петербурга. Но даже если у союзников таких планов и не было, то император Николай I имел редкую возможность наблюдать за маневрами вражеских кораблей, не покидая своего рабочего кабинета на верхнем этаже Коттеджа близ Петергофа. Чувства бессильной ярости и унижения, которые он при этом испытал, вне всякого сомнения ускорили кончину царя, последовавшую в феврале 1855 года. По Петербургу даже ходили слухи, что царь отравился после того, как однажды особенно долго наблюдал за неприятельским флотом и перечитывал сводки новостей с основного театра военных действий. Они не соответствовали действительности: скорее всего, государь умер от воспаления легких, как значится в документах, подписанных лечащими врачами. Однако известно, что его наследнику, молодому государю Александру Николаевичу, пришлось начать свое царствование с наблюдений за тем, как англо-французские суда вели бомбардировку Кронштадта в июне 1855 года.

«Союзники не могли подойти близко к крепости, так как она была ограждена пороховыми минами, не допускавшими союзный флот к Кронштадту; поэтому неприятель принужден был довольно далеко держаться в виду крепости, производя бесцельную стрельбу». Особого страха огнем неприятеля, тем более возможностью быть взятым в плен Александр II не испытывал. Достаточно упомянуть о том, что в тот памятный день, о котором говорится в только что приведенных словах цитат, царь нашел возможным выехать в Кронштадт, взяв с собой жену и сыновей. «Слишком плоский горизонт Кронштадтской крепости не давал возможности хорошо наблюдать за действиями союзного флота, и потому, на другой день, государь с семьей переехали на более возвышенный берег у Ораниенбаума». Вместе с тем, наличие даже символической угрозы Граду Петрову было настолько унизительным, что как сам царь, так и его сыновья, одному из которых суждено было потом взойти на престол, запомнили это чувство на всю жизнь. «Эти дни, в связи с рассказами о Севастопольской обороне, произвели огромное впечатление на душу юного десятилетнего великого князя Александра Александровича, который впоследствии горячо принялся за изучение Севастопольской войны», – подчеркнул тот же мемуарист Е.Каменский.