Метафизика труб

Речь не идет о том, чтобы оправдать или осудить этот поступок. Умершим из Окинавы от этого не легче. Но я настаиваю на мысли, что наилучшей причиной для самоубийства является страх смерти.

В три года мне ничего об этом неизвестно. Я жду смерти в бассейне с карпами. Должно быть, я приближаюсь к какому-то важному моменту, потому что я вижу перед собой свою жизнь. Потому ли, что она была коротка? Мне не удается разглядеть детали моего существования. Это как в поезде, который едет так быстро, что не успеваешь прочитать названия мелких станций. Мне все равно. Я погружаюсь в блаженное отсутствие тревоги.

Третье лицо единственного числа постепенно овладевает моим "я", которое служило мне в течение полугода. Все менее и менее живая вещь чувствует, как снова превращается в трубу, которой она, может быть, и не переставала быть.

Скоро тело станет всего-навсего трубкой. Оно позволит захватит себя этому обожаемому элементу, приносящему смерть. Освобожденная, наконец, от своих бесполезных функций, канализация предоставит проход воде - и ничему другому больше.

Внезапно, рука хватает умирающий сверток за кожу на шее, трясет его и грубо, зверски и больно возвращает его к первому лицу единственного числа.

Воздух входит в мои легкие, которые уже было приняли себя за жабры. Это больно. Я кричу. Я жива. Зрение вернулось ко мне. Я вижу, что это Нишио-сан вытащила меня из воды.

Она кричит и зовет на помощь. Она тоже жива. Она бежит в дом, неся меня на руках. Находит мою мать, которая, увидев меня, вскрикивает:

- Немедленно едем в больницу Кобе!

Нишио-сан бегом сопровождает ее до машины. Она невнятно объясняет ей на смеси японского, французского, английского и стонов, в каком состоянии она меня выловила.

Мать кидает меня на заднее сиденье и заводит мотор. Она мчится, рискуя сломать себе шею, что абсурдно, если хочешь спасти кому-нибудь жизнь. Должно быть, она думает, что я ничего не понимаю, потому что объясняет мне, что произошло:

- Ты кормила рыб, поскользнулась и упала в бассейн. В другое время ты бы поплыла без всяких проблем. Но, падая, ты ударилась лбом о каменное дно и потеряла сознание.

Я озадаченно слушаю ее. Я прекрасно знаю, что это совсем не то, что со мной произошло.

Она настаивает и спрашивает меня:

- Ты понимаешь?

- Да.

Я понимаю, что не нужно говорить ей правду. Я понимаю, что лучше придерживаться этой официальной версии. Впрочем, я даже не представляю, как я могла бы ей рассказать обо всем. Я не знаю слова "самоубийство".

Однако, есть вещь, о которой я хочу объявить:

- Я больше никогда не хочу кормить карпов!

- Конечно. Я понимаю. Ты боишься снова упасть в воду. Я тебе обещаю, что ты больше не будешь их кормить.

Победа. Мой поступок не был напрасным.

- Я возьму тебя на руки, и мы пойдем их кормить вместе.

Я закрываю глаза. Все повторяется сначала.

В больнице мать относит меня в отделение скорой помощи. Она говорит мне:

- У тебя дыра в голове.

Это новость. Я в восхищении и хочу узнать об этом побольше.

- Где?

- На лбу, там, где ты стукнулась.

- Большая дыра?

- Да, ты теряешь много крови.

Она кладет свои пальцы мне на висок и показывает их, покрытые кровью. Очарованная, я окунаю свой указательный палец в зияющую рану, не зная, что я подчеркиваю собственное безумие.

- Я чувствую щель.

- Да. Твоя кожа разорвана.

Я с вожделением разглядываю свою кровь.

- Я хочу посмотреться в зеркало! Я хочу видеть дырку у себя в голове!

- Успокойся.

Санитары заняты мной и успокаивают мою мать. Я не слушаю того, что они рассказывают. Я думаю о дырке у меня на лбу. Поскольку я лишена права ее увидеть, я ее представляю. Я представляю мой пробитый сбоку череп и дрожу в экстазе.

Я снова кладу туда палец. Я хочу проникнуть пальцем в голову и исследовать ее изнутри. Одна из санитарок мягко берет меня за руку, чтобы помешать мне это сделать. Ты не располагаешь даже собственным телом.

- Тебе будут зашивать лоб, - говорит мать.

- Иголкой и ниткой?

- Почти что так.

Я не помню, что меня усыпили. Кажется, я еще видела доктора над собой с толстой черной ниткой и иглой, который зашивал рану у меня на виске, как портного, перешивающего платье прямо на клиентке.

Так закончилась моя первая и на сегодняшний день моя единственная попытка самоубийства.

Я никогда не говорила моим родителям о том, что это не было несчастным случаем.

Я также не рассказала о странном отсутствии реакции у Кашима-сан. Нет никакого сомнения в том, что у нее могли бы быть проблемы из этого. Она ненавидела меня и должна была бы радоваться моей будущей смерти. Я не исключаю также возможности того, что она подозревала о настоящей причине моего поступка и уважала мой выбор.

Испытывала ли я досаду от того, что мне спасли жизнь? Да. Была ли я, однако, рада тому, что меня вовремя выловили? Да. Значит, мне было все равно. В глубине души мне было все равно, жить или умереть. Это было всего лишь отложенной партией.