Метафизика войны

Сегодня хорошо известно, что при ведении войны в Советской России не придаётся никакого значения человеческой жизни или человечности как таковой. Для Советов сражающиеся являются только «человеческим материалом» в самом грубом смысле этого зловещего выражения — в том смысле, в котором оно, к сожалению, распространилось в определённом жанре военной литературы. Это материалу можно не уделять особого внимания, и поэтому им жертвуют без жалости и без колебаний — при условии, что его достаточно в наличии. В общем, как показали недавние события, русские могут всегда с готовностью встретить смерть из-за особого рода врождённого, тёмного фатализма, и человеческая жизнь уже долгое время невысоко ценится в России. Однако в нынешнем использовании русского солдата как сырого «пушечного мяса» мы также видим и логическое завершение большевистской мысли, радикально презирающей все ценности, выводимые из идеи личности и стремящейся освободить индивида от этой идеи, которая считается суеверием, а также от «буржуазного предрассудка» «я» и «моего», чтобы свести его к состоянию механического винтика коллективного целого, что и считается единственной важной вещью.

Из этих фактов становится очевидной возможность такой формы самопожертвования и героизма под знаком коллективного, всесильного и безликого человека, которую мы назвали бы «теллурической» и субличностной. Смерть большевизированного человека на поле боя, таким образом, представляет собой логическое завершение процесса деперсонализации и уничтожения всех качественных и личных ценностей, которые всё время угрожали большевистскому идеалу «цивилизации». Здесь можно в точности понять то, что Эрих Мария Ремарк тенденциозно изложил в ставшей знаменитой книге в качестве общего смысла войны: трагическое ощущение неуместности индивида в ситуации, где чистая инстинктивность, вырвавшиеся на волю стихийные силы и субличностные стремления властвуют над всеми осознаваемыми ценностями и идеалами. На самом деле, трагическая природа этого даже не чувствуется именно из-за того, что идея личности уже исчезла, все высшие горизонты устранены, а коллективизация — даже в духовной сфере — уже пустила глубокие корни в новом поколении фанатиков, выросших на словах Ленина и Сталина. Мы видим здесь особую форму (хотя и почти непонятную для нашей европейской ментальности) готовности к смерти и самопожертвованию — возможно, приносящую даже зловещую радость от уничтожения как себя, так и других.

Японская мистика сражения

Недавние эпизоды японской войны сделали известными «стиль» смерти, который, с этой точки зрения, имеет кажущееся сходство с большевистским стилем, так как он свидетельствует о том же презрении к ценности индивидуального и личности в общем. В частности, мы слышали о японских лётчиках, которые сознательно направляют свои груженые бомбами самолеты на цели, и о обречённых на смерть солдатах, ставящих мины, и кажется, что корпус этих «добровольцев смерти» уже долго существует в Японии. Опять же, в этом есть что-то труднопостижимое для западного мышления. Однако если мы попытаемся понять самые глубокие аспекты этой крайней формы героизма, мы обнаружим ценности, которые представляют собой полную противоположность тёмному «теллурическому» героизму большевиков.

В действительности предпосылки этого явления имеют строго религиозный характер — или, точнее говоря, характер аскетический и мистический. Мы не имеем в виду самый очевидный и внешний смысл — т. е. тот факт, что в Японии религиозная идея и имперская идея — это одна и та же вещь, а служба императору считается формой служения божеству, и самопожертвование за Тенно[30] и государство имеют такую же ценность, как и самопожертвование миссионера или мученика — но в совершенно активном и боевом смысле. Таковы аспекты японской политически–религиозной идеи: тем не менее, нужно искать более глубокое объяснение этих новых явлений на более высоком плане — в воззрениях на мир и на жизнь, свойственных буддизму и прежде всего школе дзен, которая была правильно определена как «религия самураев», то есть японской воинской касты.

Эти «воззрения на мир и жизнь» действительно стараются поднять смысл собственной идентичности носителя на трансцендентный план, оставляя индивиду и его земной жизни только относительные смысл и реальность.