Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

«Что за странный снимок, – думает он, – откуда эта трогательная близость, которую мы потом на протяжении жизни друг к другу не испытывали? или здесь запечатлен момент единственный в своем роде? а что, если этот момент перевешивает всю остальную жизнь? что, если судьба нас соединила только ради одного этого эпизода, увековеченного любительской фотографией? и где он теперь, мой брат по крови? а вдруг он ждет меня? в самом деле, разве не слышно со всех сторон, что родные и близкие встречаются после смерти, и даже неизбежно, из века в век? и все-таки мы с ним абсолютно разные люди и проживи мы жизнь заново, все было бы точно так же… а потому, если нам все-таки суждено встретиться на том свете, то пусть лучше я не увижу его лицо, так напоминающее мне все наши раздельно и несуразно прожитые годы, а он мое! пусть смутный неопределенный облик будет вместо его лица – и наоборот – и пусть новая, нежданная и безграничная любовь, которой, якобы, так славен посмертный мир, заполнит для меня его опустевший образ, а для него мой! и это будет поистине щедрой божественной заменой нашему опостылевшему земному общению! да будет так».

Стоп! но так ведь именно уже происходит в наших сновидениях: людей, к которым мы вдруг испытываем вспышки нежнейшей и необъяснимой любви, мы обычно не видим в снах, но почему-то твердо знаем, что это они, – что за ослепительный и совершенно неземной способ общения! намекает ли он на то, что ждет нас всех после смерти? или, наоборот, посмертные фантазии питаются лишь обманчивой амброзией сновидческого опыта? кто знает… придет время – и все сами узнаем, стоп! оно уже для каждого не однажды приходило, и ничего мы до сих пор не узнали, – а маятник продолжает раскачиваться, и любая его остановка означает только шокирующее (ужасом и радостью одновременно) осознание собственной полной неподвластности смерти.

Путешествие вовнутрь иглы. – Первозданная антиномия бытия, при обнаружении которой, как при вспышке молнии, с ослепительной ясностью открывается сущность всех феноменов, состоит в том, что, с одной стороны, любые невероятные вещи, случающиеся с нами в жизни, в нашем первичном восприятии не вызывают у нас никакого удивления, а с другой стороны, именно самые повседневные, обыденные, комнатные вещи в первый момент после пробуждения вызывают у нас странным образом именно чувство непонятного и острого удивления.

То есть когда, например, в толпе мы встречаем человека, как две капли воды похожего на того, кого мы хорошо знали и кто уже умер, мы в первый момент воспринимаем это как привычный и давно известный нам факт: «Смотри-ка, тот человек, оказывается, жив», хотя потом, конечно, бодрствующее осознание берет верх: «Как же я мог подумать, что он умер?», дальше идет привычное разложение по полочкам: «Нет, это по-видимому всего лишь похожий человек», и в заключение все встает на свои места: «Надо же, а мне было показалось…»

С другой же стороны, когда проснувшись мы окидываем взглядом комнатные предметы, то мы некоторым образом удивлены, что они вообще есть, но без того, чтобы на их месте мы ожидали или представляли что-то другое, и здесь великую истину первого впечатления подтверждает сама природа сновидения: ведь и в снах у нас никогда не бывает чувства, будто приснившийся нам человек давно умер, хотя по жизни это именно так.

Итак, парадоксальным образом мы в первый момент не удивляемся умершему человеку, гуляющему по улице, но удивляемся по пробуждении привычному спальному интерьеру: чтобы разобраться в этой изначальной антиномии бытия, следует вспомнить, что хотя мир и объективен, объективность его все же в значительной мере сновидческого порядка и, например, этот дом, в котором я живу более десяти лет, о котором теперь рассуждаю и который вижу сквозь деревья (и видят все прочие люди, поскольку у них сходное с моим зрение), – это не тот дом, который видят кошки, собаки и прочие животные, и тем более не тот дом, который воспринимают астральные существа и быть может воспринял бы я сам после смерти, и совсем уже не тот дом, о котором будут вспоминать все видевшие его, когда он по тем или иным причинам перестанет существовать.