Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

Фантазия или прозрение? – Когда в снах мы буквально каждую ночь переживаем чувства, мысли и ощущения, которых не знали в бдении (и лишь потом, проснувшись, мы как-то запросто решаем, что это именно наши чувства, мысли и ощущения и ничьи другие), когда наше внутреннее развитие весьма и весьма опосредованно отражается на сновидениях (то есть нам снятся сны, ничего общего не имеющие с господствующими во время бдения настроениями и планами), и когда, главное, исходя из этого важнейшего и непрерывно свершающегося на протяжении всей жизни опыта мы не в состоянии даже представить себе, что сновидения когда-нибудь могут прекратиться (в том числе и со смертью: не здесь ли корень любой веры в потустороннюю действительность?) или изменить свой (противоположный любому бдению) характер, – не возникает ли тогда в нашей душе, подобно ослепительной вспышке молнии при полуночной грозе, пронзительная догадка о том, что наша жизнь развертывается одновременно в обоих антиномических измерениях: бесконечного перерождения и параллельного пребывания в астральном мире?

Тем более что каждая из собственных черт характера, взятая сама по себе и соотнесенная произвольно с прочими физическими и душевными качествами, позволяет представить себя практически любым существом во Вселенной и в любом ее временном срезе, но чем внимательней мы отслеживаем сущностную связь наших психологических качеств, тем ограниченней комбинация их игровых возможностей, так что в конечном счете никого кроме себя самих, как мы стоим теперь перед зеркалом, почесывая затылок, мы представить себе на нашем месте не можем.

И точно так же, но в обратном порядке: чем длинней и связней наши сновидения – а это, согласно тибетским буддистам, величайшим знатокам сновидений, есть самый верный признак правильного духовного развития, – тем в большей степени наш эмпирический характер становится зримой одеждой обнаженного и беззащитного ментального тела (субъекта сновидений), то есть образ жизни в бдении все больше уподобляется образу жизни в сновидении.

Но из этого следует, что не только сновидческий ландшафт обретает по мере нашего внутреннего созревания черты знакомых нам земных пейзажей, а сновидческие тени делаются похожи на зеркальные отражения близких нам и понятных людей, но и наоборот, сама наша земная жизнь, которую мы прежде считали плотной и самодовлеющей, приобретает вдруг до некоторой степени призрачные, расплывчатые контуры, и не то что бы у нас появляется чувство, будто она нам снится, но между состояниями сна и бдения нам уже, действительно, все труднее видеть принципиальную разницу.

Граница между сном и бдением – и она же грань между астральным и земным бытием – размывается, а точнее, она всегда была размытой и неопределенной, и нужен только соответствующий уровень сознания, чтобы это понять.

И как никакой, даже самый малый квант не в состоянии проникнуть сквозь мельчайшую сетку материи, но, чтобы пройти через нее, он должен поменять свою структуру из квантовой на волновую, так никакое наше качество – неважно, психологическое или духовное – не может пройти сквозь игольное ушко смерти, не поменяв свое более-менее самостоятельное и квантовое существование на иную и гораздо более субтильную волновую субстанцию отношения.

А это значит, что мы как таковые не можем пройти через смерть: слишком плотна преграда, но через смерть как сквозь сито пройдут и наше отношение к женщинам, и наше отношение к природе, и наше отношение к людям, и еще тысячи и тысячи иных и гораздо более тонких, подобных паутине, отношений, – вот они-то, образовав суммарную кармическую волну, и создадут по всей видимости очередную нашу инкарнацию, причем с такой же ошеломляющей простотой и надежностью, с какой электромагнитные волны проходят сквозь стены.

Однако на уровне снов никакой переход не нужен: там все наши основные отношения были, будут и есть в первозданном естестве и целокупности, – поэтому нам могут сниться и мы прежние, и мы будущие, и мы чужие себе, и мы себе близкие и родные, да так оно и происходит каждую ночь.

А стало быть, подытоживая вышесказанное, подлинная духовная эволюция может заключаться в том, чтобы максимально сократить расстояние между миром снов и миром бдения, хотя каков из этого выйдет конечный результат, нам, простым смертным, знать не дано.

Разумеется, об этом можно было бы спросить у мудрецов, но ведь и там неукоснительно действует один прекрасный духовный закон: кто знает, тот молчит, а кто говорит, тот не знает, – так что единственное, что допустимо предположить в качестве любопытной и правдоподобной гипотезы: все мировые религии так или иначе по-своему правы.