Отметим попутно, что сходную амбивалентность по отношению к метафорическим обозначениям проявлял в первой половине XIX века известный австрийский поэт Николаус Ленау (1802– 1850), называвший метафору «продажной дочкой Мефистофеля» (
Важную роль в прояснении метафорической сущности языка сыграла вышедшая в 1919 году монография Хайнца Вернера “Die Urspr"unge der Metapher”, в которой автор впервые увязал происхождение этого языкового феномена с понятием
Каковы бы ни были мотивы и побуждения противников метафоры, их объединяло одно: все они считали, что в языке есть и другие, более прямые пути к реальности, чем посредством метафор, которые якобы скрывают истинную сущность вещей от наших глаз. По их безапелляционным суждениям, язык должен непосредственно обозначать, а если потребуется, обнажать и обличать все аспекты окружающей реальности.
Однако, как мы знаем, несмотря на все манифесты, декреты и заклинания, язык продолжает развиваться по своим внутренним законам, которые никому не дано отменить. Метафорическая природа языка, как бы к ней ни относиться, остается незыблемой, и коль скоро даже многие научные термины являются продуктами метафорического переноса, то в литературе и, в частности, в поэзии без метафор просто не обойтись.
Новый всплеск интереса к метафоре, правда, уже на более высоком уровне, совпал с выходом в свет в 1936 году книги Айвора Ричардса “
Позже к интеракционистской теории примкнул американский философ Макс Блэк, который рассматривал метафору как результат семантического изоморфизма между двумя субъектами – главным и вспомогательным, происходящего на фоне определенного контекста (
Что касается структурной лингвистики, пик популярности которой пришелся на 60-е годы прошлого века, то ее представители, пренебрегая семантикой в целом, не проявляли особого интереса к метафорическому способу выражения, а некоторые характеризовали его как девиативный или даже «паразитический» (М. Бирвиш). Сходной позиции придерживались и некоторые представители лингвистической философии, один из которых – Уильям Элстон – писал, что метафора представляет собой слово, помещенное в чуждый ему семантический ландшафт и поэтому «паразитирующее» на буквальном значении лексических единиц (Alston, 1964: 96–106). Сторонники данной точки зрения забывают, что у паразитических образований нет внутренней созидательной энергии и они неспособны координированно взаимодействовать с системой, которую они эксплуатируют – чего никак нельзя сказать о метафоре как элементе языка и о метафорическом процессе в целом.
Следует отметить, что значительный вклад в выработку общей теории метафоры внесли в свое время многие отечественные и зарубежные лингвисты – такие как Н. Д. Арутюнова, В. Н. Телия, В. Г. Гак, С. М. Мезенин, Г. Н. Скляревская, Поль Рикёр, Монро Берд-слей, Филипп Уилрайт, Хуго Майер, Харальд Вайнрих, Вернер Ингендаль и многие другие.
Приблизительно с середины 70-х годов ХХ века все большее значение начинает приобретать когнитивистский подход к изучению метафоры, который впоследствии становится едва ли не доминирующим в западной лингвистике (Lakoff & Johnson 1980, Mac-Cormac 1985, Kittay 1987, Winner 1988, Soskice 1988, Levin 1988 e.a.). Признавая данный подход в целом заслуживающим определенного внимания, мы, однако, не абсолютизируем его и не считаем когнитивистскую концепцию окончательной и единственно возможной, вследствие чего не рассматриваем ее в деталях и не берем на вооружение ее терминологию.