Гостья же, оставшись на какое-то время наедине с собой, закрыла глаза и попыталась абстрагироваться от того, что происходило вокруг неё. Когда-то отец говорил ей, что медитация помогает снять напряжение, правда, сам он её не практиковал уже лет двадцать. Она села по-турецки и, скрестив пальцы на уровне живота, положила руки так, чтобы они лежали на ногах как в колыбели. Бабушка говорила ей, что ненависть - это страшный враг, который разрушает тебя самого изнутри, а Мирослава всегда прислушивалась к ней. Глубоко вздохнув, она попыталась поплыть по волнам сознания и увидеть образы, которые бы сами постучались изнутри.
Всё началось со звука течения воды. Тихий ручеёк превратился в реку, а затем в бурлящее пеной море, что обрушивалось с края мира. Одинокий лодочник, отчего-то его хотелось назвать Хароном, гигантским шестом отталкивался от дна, которое не было возможности ни увидеть, ни представить. За обрывом на много километров вверх возвышался мерцавший бирюзой длиннобородый великан. Он тяжело дышал, глаза его были закрыты. Порой он поднимал свои огромные ладони и пил из них бурлящую жидкость моря, обернувшегося теперь океаном, странная вздымающаяся вода будто бы кричала. Поток мучающихся душ продолжал своё стремительное течение и с бешеной силой падал далеко-далеко вниз, туда, где ничто не было известно. Мирослава сидела в длинной мощной ладье, за спиной её возвышалась чёрная, как уголь, фигура Харона. Жилистый и тощий, он был похож на обгоревшее дерево угловатостью своих форм. Глаза его светились холодным цветом, не имеющим ничего общего ни с одним из тех красок, которые можно было бы отождествить с жизнью...
- Мира, с тобой всё в порядке? - обеспокоенный голос Маши прервал тревожное видение.
- Да, да, нет повода для беспокойства. Ты снова решила меня удивить? - перевести тему, как показалось, было нужно в крайней степени, девушка не хотела касаться своей фантазии и её мрачности в особенности, вместе с неимоверными выгодами, она принесла, вероятно, такие же беды.
- Да, - игривая улыбка, - попробуй, только на прошлой неделе в своей любимой лавочке на Линиях купила. - Маша любила ездить в старую часть города и натыкаться там на различные магазинчики со всякого рода чепухой, а потом рассказывать об этом, правда, многие из них повторного посещения не удостаивались. - Говорили, очень вкусный чёрный чай с фруктовыми добавками, может, отцу немного возьмёшь? Я знаю, он очень любит такое.
Лучшая подруга и та, казалось, была очарована этим вечно улыбающимся, наигранно весёлым человеком средних лет. Многие восхищались им, будто бы не видя мертвецких глаз, смотрящих поверх окружающего мира, куда-то в далёкие вселенные. От него невозможно было добиться искренности, он, возможно, презирал её, но, что вероятнее, слишком стеснялся открыть свои чувства, поэтому, когда он решал-таки открыться, рушились стены и срывались рычаги тормозов, от откровения никогда и никому не становилось легче.
- Думаю, стоит его порадовать, - но Мира всё же любила. - Знаешь, сколько не прихожу к тебе, всё никак не могу налюбоваться на эту прелестную оранжерею.
- Мне кажется, оранжерея в твоём доме куда изысканнее и краше, - яркая искренняя улыбка. - Как дела-то? А то я даже не успела спросить, ты опять в себя ушла.
- Не так плохо, как могло бы быть. Сама понимаешь, ношусь по городу, пытаюсь избавиться от хандры, но чем больше я езжу, тем хуже мне становится, благо, я ещё не додумалась поехать в старый город, совсем понуро стало бы.
- Не думаю, что там так уж плохо, - извечный оптимистичный взгляд на мир порой пугал, хотя в данном случае имел место быть, каждому - своё. - Может, тебе стоит встретиться с твоим... - Светлое лицо омрачилось складками между бровей, вероятно, мыслительный процесс ожесточённо искал наилучший вариант слова, которое надо было сказать, - сердечным другом?
У Мирославы и правда был друг, ну как друг, скорее почти-парень, насчёт кандидатуры которого она думала примерно так же долго, сколько его знала. По-своему симпатичный и в целом хороший, он был каким-то серым и невзрачным, слишком обычным, слишком классическим в своей непохожести на особо выделявшихся. Но при этом он был абсолютно бесподобен в плане дружбы и поддержки, а также в замалчивании своих чувств. Возможно, будь он посмелее, всё было бы по-другому.