Металлический турнир

Я закончила свой тринадцатый день на ветке громадного дуба, с гнетущим чувством собственного бессилия и с отсутствием теплого дыхания за своей спиной, принадлежащего моей единственной подруге и лучшей союзнице. Она лежала далеко позади меня, холодная… Мертвая. И всё потому, что я не смогла своевременно пристрелить её убийцу, чтобы не стать ему подобной. Но в итоге я стала и теперь жалела лишь о том, что не сделала этого секундой раньше. Я должна была убить их всех прежде, чем они убили бы Шарлотту. Что же я наделала? Из-за меня мертвы все.

К концу дня чувство всепоглощающей вины и боли окончательно выбило из моего ослабшего тела остатки моей ноющей души. Я будто окунулась в огромный, черный океан бессилия, пересекающийся с бурлящим озером безразличия к происходящему. В озере я плавала, широко шагая по Ристалищу, совершенно не таясь от невидимых врагов, в океан же погружалась, когда останавливалась.

Закрепившись на дереве ремнем Шарлотты, я не сомкнула глаз до полуночи. Ровно в полночь часы на моей руке едва уловимо запиликали. Наступили четырнадцатые сутки, оставив в живых всего двенадцать человек. Минус одной на сей раз была Шарлотта — первая умершая из общего количества девушек. К глазам снова подступили слёзы и, в итоге, я проплакала около десяти минут, после чего окунулась в беспокойный сон.

Проснувшись, я неловко спустилась с дерева, неловко зацепившись за последнюю ветку и рухнув вниз. Хотя падение было с небольшой высоты, его едва ли можно было назвать удачным. Я упала на пострадавший бок, и моё подсознание автоматический воспроизвело треск швов, которого, на самом деле, не было. Однако моя рана всё-таки выплюнула тонкую струйку крови, которая сразу же заставила меня паниковать. Прижав руку к боку, я медленно встала на ноги и вскоре убедилась в том, что кровь перестала течь. Один из страшнейших вариантов моей кончины в Ристалище — заражение крови, за которой последует медленная и мучительная смерть. Даже более мучительная, чем у Шарлотты. Снова вспомнив о Шарлотте и о том, кем сделало меня это место, я зажмурилась, а когда спустя несколько секунд открыла глаза, мне было уже наплевать на ноющий бок.

Глаза болели от вчерашних слез, в боку зияла пульсирующая рана, готовая разорваться в любой момент, а желудок, от беспросветного голода, сжался до размеров горошины. Последний фактор так сильно ослаблял меня физически, что даже винтовка стала казаться мне куда более тяжелой, чем являлась на самом деле. Не смотря на отсутствие патронов, я носила оружие для устрашения — на случай, если на меня захочет напасть очередной отморозок — да и от ночного видения отказываться было глупо.

Накануне осмотрев остатки своей лески, и убедившись в том, что она пришла в полную негодность, этой ночью я даже не попыталась установить хиленькие силки и теперь жевала горькую траву, как делала это каждый день своего пребывания в Ристалище, чтобы перебить жгучий голод. По моим подсчетам, мне осталось идти до цели немногим больше одной недели, так что мне срочно необходимо было решать вопрос с питанием. Но, как позже оказалось, этот вопрос не был у меня в приоритете.

Уже спустя пару часов продолжения своего пути на север, я заметила за собой странный надрывной кашель, который я всячески пыталась подавить, и который всякий раз вырывался из моих сжимающихся легких, распугивая собой всю живность в округе. Естественно, я боялась, что своим кашлем привлеку к себе много ненужного внимания, но, кажется, еще сильнее я боялась того, что в своё время Шарлотта была права, говоря о простуде после нашей ледяной утренней ванны, со времени которой прошли целые сутки. Этого времени было более чем достаточно, чтобы болезнь начала брать верх над моим изможденным организмом.

К полудню, когда после очередного своего чиха я споткнулась о корень, торчащий из-под земли, и скатилась вниз мелкого оврага, я, наконец признала, что вступаю в стадию серьезной простуды. Казалось, словно все мои кости ломит, а сил, чтобы подняться на ноги, почти не осталось. Медленно сев, я закрыла глаза и начала прислушиваться к природе. Не прошло и нескольких секунд, как неожиданно для себя я уловила очевидное журчание воды. Думая о воде, плавающей в ней рыбе и остатках хлипкой лески, я почувствовала что-то теплое и липкое на своей правой руке. Переведя взгляд на ладонь, я поняла, что она окровавлена, но совершенно цела. Оглядев себя, я с ужасом уставилась на бок, из которого свободно струился ручеек светлой крови. Сглотнув тошнотворный комок, я посмотрела на дерево, стоящее напротив меня, и заметила за ним шевеление. Сначала я испугалась, но вскоре поняла, что всего лишь вижу воду. Совершенно спокойно, даже с каким-то безразличием признав свою беспомощность в случае с треснувшими швами, я глубоко вздохнула и медленно поднялась на ноги, закинув винтовку на плечо. Кровь текла не сильно, и я решила сделать привал на берегу реки, чтобы параллельно предпринять попытку выудить себе хотя бы щуплого молька.