— Из этого может получиться неплохая песня, — рассеянно проговорил Шелест. — Только надо как-нибудь так…
И он браво пропел:
— Ты ужасен, — Ют закатила глаза. — А ведь был милый стишок… Смотри, споешь кому-нибудь — бед не оберешься.
— Да ладно, — отмахнулся Шелест. — Когда это мои тексты серьезно воспринимались?
— Всегда, — ответила Ют деревянным тоном.
Шелест смущенно засмеялся и не нашелся, что возразить. Сочинение и исполнение песен в его мире было всего лишь хобби, и там к нему никогда не относились всерьез, чаще даже порицали. Все вокруг только и говорили, что пение бесполезно, им ничего не заработаешь, звездами становятся единицы, не стоит и стараться, а потому лучше не петь вовсе.
Зато в мире Ют пение частенько помогало зарабатывать на жизнь. Но почти все слушатели почему-то легко принимали песни Шелеста на веру и потом очень долго не давали ему покоя такими вопросами, как «где найти обетованную землю», «как очистить душу», «почему в нашем городе нет вечного огня» и так далее — в зависимости от того, о чем пелась песня. Шелест понятия не имел, что им отвечать. В песни он впихивал любые красивые словосочетания, что приходили ему на ум, лишь бы рифмовались хоть немного.
— Эй, Шелест. Думать будем или как?
— Будем, — встряхнулся Шелест. — Так… Тут вроде все просто? «Возникнут вопросы, куда повернуть». Получается, перебираться через эту пропасть не надо, тем более что это невозможно. «Комета укажет неправильный путь» — значит, пойдем в противоположную сторону от ее… э-э… указателя.
— Ядра, — поправила Ют.
— С каких это пор феи знают астрономию лучше меня? — с досадой проговорил Шелест, и Ют самодовольно усмехнулась. — Ладно, пусть ядра, неважно. За морем последует… Значит, там будет море, надо будет его переплыть. Черт! Представляешь, сколько это времени займет?
— Может, это иносказательно, — предположила Ют. — А на самом деле просто большое озеро или что-то вроде этого.
— Надеюсь. Кстати, там сказано, что ущелье полно смерти. Как думаешь, что на дне пропасти?
— Явно ничего хорошего. Все равно не узнаем — внизу темнота, ничего не видно.
— Ну так вечер же! Ладно, утром заглянем.
Шелест лег на спину: шея затекла, и так смотреть на небо было гораздо удобнее.
— Ты тоже смотри, — сказал он Ют. — Вдруг я пропущу.
— Может, она вообще не появится, — усомнилась Ют, но улеглась на грудь Шелеста.
Несколько часов прошло в полной тишине. Ют и Шелест могли молчать хоть целыми днями, не скучая — им не нужны были слова, чтобы поддерживать друг друга. Ощущение разговора присутствовало и в полном молчании.
Уже совсем темное небо рассекали падающие звезды. Сначала Шелест пытался запомнить все эти яркие указатели, но быстро оставил это занятие — они срывались вниз слишком часто, даже желания, которые он старался протараторить по старой привычке, не успевали договариваться полностью — на середине внимание отвлекало новое мерцание.
Сопротивляться дреме было невозможно. Шелест хотел встать, понимая всю важность ночного наблюдения, но сонливость парализовала все его тело вплоть до голосовых связок — окликнуть Ют стало совершенно невозможным делом.
В какой-то момент организм сдался и отключился. И в плену сладкой дремоты, перед закрытыми глазами, где-то в самой-самой глубине полузабытого сна, темноту прорезала яркая вспышка света, оставившая после себя длинный хвост.
Внезапно обнаружив в себе силы проснуться, Шелест резко сел, и Ют со сдавленным воплем упала на камни.
— Ой, извини. Не разбилась? — Шелест смотрел на небо, которое никак не изменилось.
— Что-то ты не слишком беспокоишься! — с яростью воскликнула несчастная Ют.
— Ладно уж, могла бы среагировать и слететь.
— Я уснула, — тут же смешалась Ют.
Шелест глянул на нее с интересом.
— Случайно не видела во сне комету? — осторожно спросил он, боясь поверить в благополучный исход ожидания.
Ют пристально посмотрела на него, не понимая, шутит он или спрашивает серьезно.