Он начал раскачиваться еще больше, и в этот момент я вдруг вспышками увидела тот первый раз, когда Мадан Райс рассказал мне эту сказку. Это был мой День Рождения, и его наказали за испорченный торт, который был изготовлен в честь моего десятилетия. Но ближе к вечеру Леона выпустила брата из подвала и заставила танцевать со мной первый танец в знак нашего перемирия. И он танцевал именно так. Раскачиваясь из стороны в сторону и рассказывал мне эту противную сказку, которую придумал сам на ходу.
Я резко подняла голову и посмотрела на его застывшие глаза.
— Ты понимаешь, что я говорю, да? Ты ведь слышишь меня, понимаешь и помнишь? Помнишь этот ужасный танец?
Никакой реакции, а я обхватила его лицо руками.
— Я больше никуда не уйду, Мадан, я хочу, чтоб наша с тобой сказка закончилась здесь и сейчас, так как всегда мечтала я. Я больше ничего никому не должна, Мад. Наша девочка ждет нас совсем в другом месте.
На глаза навернулись слезы, но я их проглотила, продолжая гладить его скулы и в отчаянии пытаться поймать взгляд, в котором, в принципе, отсутствует способность смотреть на что-то, только сквозь и навылет, пронизывая и испепеляя безэмоциональным лазерным светом.
— Теперь ты должен мне. Твои обещания… помнишь? Сначала я и потом ты.
Приложила его ладонь к своей груди, и глаза мета снова начали светлеть. Возгораться неоновым огнем.
— Я хочу остаться с тобой. Сделай меня такой, как ты, и мы уйдем вместе к ней. К нашей девочке… Я говорила тебе, что назвала ее в твою честь? Мадана Райс. Если бы все было иначе, она могла бы носить твою фамилию. Я ведь на самом деле не твоя сестра. Слышишь? Я. НЕ. ТВОЯ. СЕСТРА. Правда, это ужасно? Тааак несправедливо… узнать именно сейчас.
Не шевелится и не реагирует на мои слова, а я ударила его по груди, и он тихо зарычал.
— Я не боюсь тебя… Просто сделай это. Сделай ради меня.
Поднесла порезанную руку к его лицу и с триумфом увидела, как дернулась верхняя губа и затрепетали ноздри.
— Забери меня к себе.
Полоснула по тому же месту, и моя кровь забрызгала ему лицо. Рот Мадана открылся в естественном ужасающем порыве впиться мне в запястье. Он зашипел и оглушительно зарычал, толкая меня в сторону, швыряя, как тряпичную куклу, на землю.
— Даааа. В этот раз — да. Сделай это. Теперь ты должен мне. Ты мне должен.
Бросилась к нему, тыкая окровавленной рукой в лицо и глядя, как он скалится и борется с собой, чтобы не наброситься и не разорвать меня на части, и я разрыдалась от понимания, что даже вот такой жуткий он мой. Только мой.
Рывком обняла его за шею и прижалась всем телом, дрожа каждым нервом и каждой клеточкой своего тела.
— Не смогу без тебя. Пожалуйста. Я так хочу к тебе. Не оставляй меня. Твоя кровь — моя кровь. Мой… мой Мадан. Ты ведь знаешь? Знаешь, да? Ты мой. Никто и ничто не отнимет тебя у меня. Видишь? Даже вирус не смог… никто не смог. И ты не сможешь. Твоя… к тебе хочу. Сейчас.
Глаза светятся еще ярче, а я поднесла запястье к его рту и зарылась лицом в разорванную рубашку. Когда в руку впились словно тысячи иголок и лезвий, я улыбалась. Умирать в его руках не страшно — страшно было жить без его рук.
ЭПИЛОГ
Я резко подскочила с земли, в ушах зашумело и перед глазами пошли разноцветные круги от слабости. Шатаясь, схватилась за голову и вскрикнула от дикой боли в правом запястье. Перевела взгляд на руку и задохнулась от ужаса — прокушена до самой кости, но кровь свернулась и не течет, и края раны словно слегка шевелятся. Тут же лихорадочно оглянулась по сторонам — в бараке никого нет.
Разве… разве я не должна была стать, такой как он, и потом вырвать себе сердце, как и все остальные? Я не мет. Я точно не мет. Судя по тому, как сильно болит место укуса, я живее всех живых. А где он? Все тело пронизало от ужасной догадки — Мадан меня не тронул, а сам… Я еще не могла думать о том, что ни черта не сходится, и что я сама не должна быть собой. Выскочила, шатаясь из барака и тут же прислонилась к нему спиной, глядя на лежащего на спине Мадана. Он не шевелился, и утренние лучи солнца скользили по его лицу, путались в черных волосах.
Голос Джена в голове, и в висках пульсирует от понимания, что я, кажется, схожу с ума. У меня жуткие абстрактные галлюцинации. А может, я и есть мет, и именно так своеобразно они видят этот мир? Нет. У них не может вот так болеть внутри… у них не может разрываться сердце на куски. Меты — неживые. У мертвых нет боли и эмоций. А значит, я живее всех живых.
Едва ступая, приблизилась к Мадану и упала на колени, прижимаясь щекой к его груди. Тишина. Оно не бьется. Его сердце не бьется. Ничего не изменилось, и кто-то просто убил его. Убил моего Мада, пока я корчилась в агонии, но так и не сдохла.