Метаморфозы

635 Ты унижаешь свой род: преступленье — быть доброй к Терею!»

        Миг — и сына влечет, как гигантская тащит тигрица

        Нежный оленихи плод и в темные чащи уносит.

        В доме высоком найдя отдаленное место, — меж тем как

        Ручки протягивал он и, уже свою гибель предвидя, —

640 «Мама! Мама!» — кричал и хватал материнскую шею, —

        Прокна ударом меча поразила младенца под ребра,

        Не отвратив и лица. Для него хоть достаточно было

        Раны одной, — Филомела мечом ему горло вспорола.

        Члены, живые еще, где души сохранялась толика,

645 Режут они. Вот часть в котлах закипает, другая

        На вертелах уж шипит: и в сгустках крови покои.

        Вот к какому столу жена пригласила Терея!

        И, сочинив, что таков обряд ее родины, в коем

        Муж лишь участник один, удалила рабов и придворных,

650 Сам же Терей, высоко восседая на дедовском кресле,

        Ест с удовольствием, сам свою плоть набивая в утробу.

        Ночь души такова, что, — «Пошлите за Итисом!» — молвит.

        Доле не в силах скрывать ликованья жестокого Прокна, —

        Вестницей жаждет она объявиться своей же утраты, —

655 «То, что зовешь ты, внутри у тебя!» — говорит. Огляделся

        Царь, вопрошает, где он. Вновь кличет, и вновь вопрошает.

        Но, как была, — волоса разметав, — при безумном убийстве,

        Вдруг Филомела внеслась и кровавую голову сына

        Кинула зятю в лицо: вовек она так не хотела

660 Заговорить и раскрыть ликованье достойною речью!

        И отодвинул свой стол с ужасающим криком фракиец.

        И змеевласых сестер[271] зовет из стигийского дола.

        Он из наполненных недр — о, ежели мог бы он! — тщится

        Выгнать ужасную снедь, там скрытое мясо, и плачет,

665 И называет себя злополучной сына могилой!

        Меч обнажив, он преследовать стал дочерей Пандиона.

        Но Кекропиды меж тем как будто на крыльях повисли.

        Вправду — крылаты они! Одна устремляется в рощи,

        В дом другая, — под кров. И поныне знаки убийства

670 С грудки не стерлись ее: отмечены перышки кровью.

        Он же и в скорби своей, и в жажде возмездия быстрой

        Птицею стал, у которой стоит гребешок на макушке,

        Клюв же, чрезмерной длины, торчит как длинное древко;

        Птицы названье — удод. Он выглядит вооруженным.

675 Это несчастье, не дав Пандиону познать долголетье,

        Раньше срока свело несчастливца к аидовым теням,

        Принял тогда Эрехтей управленье делами и скипетр,

        И неизвестно, — славней справедливостью был он иль войском.

        Он четырех породил сыновей и столько же рода

680 Женского; были из них две дочери равны красою.

        Кефал Эолов,[272] тебя, о Прокрида, назвавши супругой,

        Счастье узнал. А Борею — Терей и фракийцы мешали;

        Бог был долго лишен любезной ему Орифии,

        Просьбам пока предпочесть не желал применение силы.

685 Но, как ни в чем не успел, надеясь на мягкость, в ужасный

        Гнев пришел, что и так чрезмерно свойствен Борею.

        «И поделом! — он сказал, — для чего отложил я оружье,

        Ярость и силы свои, и гнев и лихие угрозы,

        К просьбам прибег для чего, когда не пристали мне просьбы?

690 Сила под стать мне. Гоню облака я унылые — силой,

        Силой колеблю моря и кручу узловатые дубы,

        И укрепляю снега, и градом поля побиваю.

        Тот же я, если своих настигну братьев под небом, —

        Ибо там поприще мне, — с таким побораю усильем,

695 Что небеса до глубин от наших грохочут сражений

        И грозовые огни из туч исторгаются полых.

        Тот же, когда я вношусь в подземные узкие щели,

        В ярости спину свою под своды пещер подставляю,

        Мир весь земной и Аид тревожу великим трясеньем.

700 Вот чем должен я был домогаться невесты и тестя,

        Не умоляя, склонять, но заставить силком Эрехтея!»

        Так сказал — нет, пуще того! — Борей и раскинул

        Мощные крылья свои, и их леденящие взмахи

        Землю овеяли всю, взбушевалось пространное море.

705 Вот, по вершинам влача покрывало из пыли, метет он

        Почву; мраком покрыт, приведенную в ужас и трепет,

        Темными крыльями он Орифию свою обнимает.

        Так он летел, и сильней от движенья огонь разгорался.

        И лишь тогда задержал он ристанья воздушного вожжи,

710 Как до твердынь, где киконы[273] живут, долетел похититель.

        Стала актеянка[274] там ледяного владыки супругой.

        Стала и матерью двух, — разродилась она близнецами.

        Всем они выдались в мать, от отца унаследовав крылья.

        Все же у них, говорят, не с рождения крылья явились:

715 Но до тех пор, как у них не росло бороды рыжеватой,

        Братья Калаид и Зет оставались бесперыми вовсе,

        После же оба плеча, как бывает у птиц, охватили

        Мальчикам крылья, — тогда и щеки у них зарыжели.

        А как года утекли и сменилось юностью детство,

720 Оба, к минийцам[275] примкнув, за руном, что сияло лучисто,

        В путь устремились они на судах по безвестному морю.

КНИГА СЕДЬМАЯ

        Море минийцы[276] уже кораблем пагасейским браздили,

        Скудную старость свою влачащий в темени вечной,

        Встречен был ими Финей, и младые сыны Аквилона[277]

        Птиц-полудев от лица злополучного старца прогнали.

5      Вынесли много они, предводимые славным Ясоном,

        Быстрого Фасиса[278] волн иловатых доколь не достигли.

        Вот явились к царю и руно им Фриксово[279] выдать

        Требуют, множеством дел превеликих ему похваляясь;

        Ээтиада[280] меж тем могучим огнем загорелась

10   После упорной борьбы, когда одолеть уж рассудком