«Метаморфозы» и другие сочинения

Есть и другой род богов, которых видеть природа нам запретила, но мы постигаем их мыслью и созерцаем отчетливо благодаря проницательности ума. В их числе и те двенадцать, имена которых Энний сжато расположил в двух стихах:

Веста, Минерва, Церера, Юнона, Диана, Венера,
Марс, Аполлон, Вулкан, Нептун, Юпитер, Меркурий;

и другие того же рода, имена которых уши наши давно уже знают, а силу души подозревают, замечая их разнообразные благодеяния в тех делах нашей жизни, о которых каждый из них особо заботится.

3. Но несмыслящая в философии толпа невежд, почтения лишенная, суждением правильным обделенная, верой бедная, истине чуждая, в исполнении обрядов усердная, в пренебрежении надменная, богов забывает, и одни от суеверия, другие от высокомерия или кичливы, или боязливы. И вот всех этих богов, на горней вершине эфира расположившихся и от соприкосновения с людьми удалившихся, почитают многие, но неправедно; страшатся все, но бессмысленно, отрицают иные, но нечестиво — богов, которых Платон считал природами нетелесными, без начала и без конца, вперед и вспять вечными и от соприкосновения с телом отстраненными благодаря своей природе и духу, совершенному в высшем блаженстве. Они не принимают никакого внешнего блага, но сами благо для себя и для всего, к ним стремящегося быстро, легко, просто, свободно и беспрепятственно.

Об их родителе, владыке всего и творце, никакими путами претерпевания или деяния не связанном, никаким отношением к чему-либо не стесненном, как начать говорить мне, когда Платон, одаренный небесным красноречием, равный в своих рассуждениях бессмертным богам, так часто утверждал, что Его одного, исполненного каким-то невероятным и несказанным избытком величия, нельзя из-за бедности языка человеческого охватить хотя бы приблизительно никаким словом и лишь мужам премудрым, когда, благодаря мощи духовной, отрываются они, насколько дозволено, от тела, ум этого бога являет себя — но редко — подобно лучу яркого света, на мгновенье вспыхнувшему в непроницаемом мраке.

Итак, я оставляю то, для чего мой Платон затруднился подобрать слова, сообразные величию предмета. Даю сигнал к отходу в деле, посредственность мою далеко превосходящем, и речь свою наконец свожу с неба на землю. Здесь мы, люди, — существа главенствующие, хотя, пренебрегая истинным учением, большинство настолько себя заблуждением всяческим и прегрешением извратило, что, почти утратив кротость своего рода, страшно мы одичали, и может, пожалуй, показаться, что человек на земле существо самое последнее. Сейчас, однако, не разговор о заблуждении, но о природном порядке рассуждение.

4. Итак, населяют землю люди, рассудком <хромающие>, речью могущественные, чьи бессмертны души, смертны тела, легок и беспокоен ум, груба и болезненна плоть, несхожи обычаи, схожи заблуждения, безудержна дерзость, упорна надежда, тщетен труд, переменчива судьба; они по отдельности смертны, а совместно всем родом существуют вечно, друг друга в чреде поколений сменяя; их время крылато, мудрость медлительна, смерть скорая, жизнь жалкая.

Пока у вас два рода одушевленных существ. Богов от людей весьма отличает возвышенность места, беспредельность жизни, совершенство природы, и нет между ними близости общения. Ведь какая высота отделяет обиталища горние от низменных! Там жизнь вечна и безущербна, здесь — смертна и никчемна, до блаженства возвышен тот дух, до ничтожества унижен этот. Что же, никакой связью природа себя не соединила, но, расчлененная на части божественную и человеческую, разорванность эту и как бы искалеченность терпит? Ибо, как говорит тот же Платон, «никакой бог с человеком не смешивается», и главный признак возвышенности богов в том, что не оскверняются они никаким соприкосновением с нами. Слабым нашим зрением мы можем видеть лишь некоторых из них, то есть светила, о величине и цвете которых нет и поныне у людей единого мнения; других познаем только умом, и притом нескорым. Что боги таковы, нельзя удивляться, если даже среди людей тот, кто щедрым даром судьбы вознесен и на шаткое царское возвышение и престол неустойчивый возведен, дни проводит недоступен, прочь удалив всех свидетелей, в дальних покоях своего величия. Общение рождает пренебрежение, а необычность возбуждает удивление.