Метаморфозы. Путешествие хирурга по самым прекрасным и ужасным изменениям человеческого тела

В записях средневековых священников и настоятельниц, которым приходилось ухаживать за страдающими анорексией монахинями, прослеживаются растерянность и бессилие перед лицом болезни. Схожие чувства, по моим наблюдениям, испытывают и врачи в современных психиатрических клиниках. Анорексия уже была красноречиво описана многими мужчинами и женщинами, больными ею, и мои врачебные наблюдения не могут сравниться с их историями.

Симона, студентка юридического факультета, нетвердо вошла в мой кабинет, держась за живот. Она жаловалась на сильную тошноту и ощущение легкости в голове, будто бы она вот-вот упадет в обморок. Я помог ей лечь на кушетку. Ее тазовые кости торчали, натягивая кожу бедер, а ребра напоминали стиральную доску. Живот же был раздут, как купол. «Должно быть, газы, – подумал я. – Возможно, у нее непроходимость кишечника». Однако при нажатии живот был довольно мягким, как будто газов было мало. Ее температура была нормальной, а давление низким, что удивительно для человека, испытывающего такую боль. Для большинства людей с непроходимостью кишечника характерна нескончаемая рвота, но у Симоны не было даже позывов. Когда кишка блокирована заворотом или опухолью, кишечник начинает работать в усиленном режиме, чтобы избавиться от преграды: кишечные жидкости просачиваются через взаимосвязанные полости, что сопровождается высокими звенящими звуками. Однако, когда я приложил стетоскоп к животу Симоны, там было тихо.

– Что вы ели за последние 24 часа? – спросил я, аккуратно прощупывая разные участки ее живота.

– Ничего необычного, – сказала она. Ее лицо исказилось в гримасе, а глаза выглядели напуганными, как у безбилетного пассажира при виде контролера. – Рисовый салат вчера вечером и кусочек тоста с утра.

Я воткнул иглу ей в вену на сгибе руки, наполнил кровью несколько колб для последующего анализа, дал ей лекарство от тошноты и морфин.

– У вас сильное обезвоживание, – сказал я ей. – Я бы хотел направить вас в больницу на «Скорой помощи».

Она кивнула, лежа на кушетке. Пушистые светлые волоски на ее щеках, подсвеченные лампой над головой, образовывали неровный венец вокруг ее лица.

– Приходите снова, когда вас выпишут, – добавил я.

Она вернулась через пару недель; записи из больницы стали для меня сюрпризом. «Острое расширение желудка пищей, – говорилось там. – Лечебная процедура: декомпрессионная гастростомия». На животе Симоны были швы: больничные хирурги разрезали ей живот и увидели желудок, набитый едва пережеванным рисом и растаявшим мороженым. Они освободили желудок при помощи трубки, затем залатали отверстие и зашили живот.

Ограничения в питании, характерные для анорексии, ведут к изнурению и истощению организма, в то время как большинство известных мне мужчин и женщин с булимией[20] остаются в нормальном весе. Однако между двумя этими заболеваниями существует серая зона – вариации анорексии, в которых присутствуют черты булимии. При определенном типе анорексии больные голодают годами, а затем объедаются в ответ на какой-либо стресс, что обычно происходит раз в несколько лет. Желудок, который сильно уменьшился из-за недостаточного объема работы, уже не может справиться с перевариванием нормального объема пищи. Импульсивное переедание растягивает желудок так, что его стенки становятся слишком тонкими, и избавиться от пищи путем рвоты уже не выходит. Было ясно, что Симона съела так много, что ее желудок, как и кожа с костями, был доведен до предела.

Я так и не познакомился с родителями Симоны. В ту пару раз, что я приходил в их дом проведать свою пациентку, их дома не было. За месяцы, а затем и годы, в течение которых я был врачом Симоны, я больше узнал о ней и о том, как анорексия прокралась в ее жизнь. Болезнь пустила корни, как семечко, брошенное во влажную почву. Она всегда была стройной и тихой; единственный ребенок в обеспеченной семье: ее мать была университетским преподавателем и постоянно ездила из Эдинбурга в Лондон, а отец работал юристом. Они жили в современной роскошной квартире с видом на один из городских парков. Квартира была обставлена дорогой дизайнерской мебелью, а комнаты были настолько просторными, что там раздавалось эхо.