Метаморфозы рассердились

Если бы Ынбёль могла, она бы с разбегу вбежала в обьятья Эллиота Коди Моррисона и не отлипла бы от него уже никогда. Но Лекси была абсолютно права: единственное, что могло отвлечь ведьму от любви — это магия. Ынбёль много занималась, иногда так много, что засыпала прямо над книгами и бездушными насекомыми, а, проснувшись, забывала о еде и просто продолжала заниматься.

— Извини, — повторила она. — Всё этот проект. Никак не могу с ним закончить.

— В колледже так говорят, когда хотят бросить, — очень серьёзно сказал Эллиот.

Ынбёль умерла.

— Нет! — воскликнула она. — Бросить? Нет, ты что? Мы ведь даже не встречаемся, как я могу тебя бросить? То есть, как я вообще могу тебя бросить, ты себя видел? То есть, ты видел меня? То есть…

Эллиот рассмеялся так легко и звонко, что у Ынбёль подкосились ноги. Жизнь возвращалась в её тело по мере того, как она осознавала, что это была лишь шутка.

— Я понял-понял. Но на надо сходить на ещё одно нормальное свидание. С разговорами и… Всем таким.

С разговорами. Да. Его тоже напрягла их прошлая встреча. Ынбёль безнадёжна.

— Дай мне неделю, — попросила она. — И я вся твоя.

— Прямо-таки вся? — Эллиот склонил голову набок.

Да, Эллиот Коди Моррисон, вся, подумала Ынбёль. Ни одна первоэтажная тварь меня не сожрёт раньше тебя.

— Дождь кончился, — покраснев, сказала Ынбёль. Эллиот попытался возразить, но Ынбёль гаркнула: — Лекси! — и, кивнув, потащила перепуганную Лекси на улицу. Та едва успела помахать Эллиоту бубликом.

— Фто такое? — спросила она, даже не пытаясь вытащить изо рта фисташковый круассан. — Дофьть фе!

— У меня неделя, чтобы воскресить чёртову птицу, — твёрдо сказала Ынбёль. — И ни секундой больше.

* * *

Так начались её тренировки, гораздо более жестокие, упрямые и мучительные, чем прежние.

Первое существо, поднятое Ынбёль на рекордные две секунды, лопнуло и рухнуло ошмётком в прорезиненные кеды. Пришлось разуться. Джеб, карауливший, чтобы Ынбёль в процессе воскрешения не убилась сама, позеленел и сморщился. Лекси достала с чердака рулон милейшей цветочной клеёнки — кровью тот заполнился быстро. Второй была птица. Она сумела едва заметно разлепить клюв. Потом оказалось, что это был жук, которого она не успела доесть. Ынбёль так расстроилась, что сама взорвала птицу. Разрушение давалось ей легче, и это несказанно веселило Эр-Джея, который к её экспериментам привык по итогу быстрее остальных и просил лишь не заниматься «этим всем» у них в комнате.

Лесные белки, ящерицы, покупная рыба из лотка, замороженные креветки, и всё либо разрывалось на части, либо превращалось в слизь.

Ынбёль запачкала весь свой гардероб, прежде чем сумела воскресить без взрыва. Это был махаон, любовно найденный Джебом и беспощадно стащенный Перси. Наверное, последняя бабочка в этой осени. Кому ценность, а кому — подопытный. Ынбёль просидела над ней несколько часов, потихоньку исцеляя. Таинственный процесс, окружённый свечками. Кропотливый. Ынбёль успела поднатореть в анатомии маленьких существ, больших же пока только начинала изучать.

Бабочка прожила две минуты и, конечно, умерла, но не лопнула. Это счастье отметили милосердием Джеба.

— Честное слово, это уже какая-то психопатия, — сокрушался Эш. — Почему мы её не остановим?

Но никто и не собирался объяснять ему, почему. Все, кроме него, успели побыть с ней во время экспериментов и заключить между собой негласное соглашение: Ынбёль во время опытов не трогать. Ынбёль этого, конечно, не знала, но чувствовала, как в ковене меняется отношение к ней. Она теперь знала то, чего не знал никто из них. Пускай она ещё и не овладела своим даром полностью, но она уже была в чём-то лучше них, и эта мысль… Радовала. Она ещё боялась сказать об этом даже самой себе, но ощущала, как чувство гордости постепенно заполняет душу.

Перед сном она строила планы: завтра опробует воскрешение на голубе и щуке, потом поймает таракана и, возможно, отыщет где-нибудь крысу. Она снова и снова читала анатомические справки, прикрывая глаза, и раз за разом повторяла названия костей и главных артерий, пересчитывала позвонки и фаланги. Об этом она тоже никому не говорила, но её амбиции уже шагнули вперёд.

Она уже мечтала о том, как воскресит человека.

Собственная медлительность раздражала её. Она стучала себе кулаком по лбу, рычала и топала каждый раз, когда очередное воскрешённое создание испускало дух.

Иногда она сдавалась и просто слонялась по дому, погружëнная в мысли о собственной беспомощности.

В один из таких дней она спустилась в гостиную, в которой никто и никогда не гостил. Тут пылился диван и было достаточно свободного места для собраний, но его не использовали — сюда вело слишком много дверей и проёмов. Угрозы гремели повсюду, поэтому кухня для собраний подходила больше.

Эш с Лекси играли в резиночки. Над ними висел небольшой шар света, похожий на силы притяжения и отторжения одновременно. Будто больше, чем иллюзия. Приглядевшись, Ынбёль уточнила:

— Он же настоящий?

— И да, — Лекси высунула язык от напряжения, — и нет. Шарик настоящий. Свет я наколдовала.

— Из чего?

— Из любви к ближнему.