Метанойя

Первой мыслью полковника была мысль о том, что он умер, и шевельнулось беспокойство о Наташе: что с ней? Но беспокойная мысль сразу ушла, сменившись пониманием неважности и даже бессмысленности подобного беспокойства. Зачем беспокоиться о том, чего нет?

Он еще раз огляделся вокруг и понял, что никуда идти не надо — везде одно и то же. Сколько бы он ни шел, в какую бы сторону ни направился, всегда и везде будет этот желто-серый песок и сияющее небо над головой. Поэтому, он лег на спину и стал смотреть на звезды.

Сколько он так пролежал, он не знал — может быть, час, а может быть, столетие. Он знал лишь, что может оставаться здесь вечно и никогда не устанет любоваться красотой звездного неба. Ему никогда не наскучит это занятие и его никто не прогонит. Не было ни жажды, ни голода, ни потребности во сне. И он понимал, что так будет всегда, и грудь его переполняло ощущение полного покоя и полного удовлетворения. Он вслушался в себя и не ощутил ничего, кроме тихой радости от возможности лежать на этом песке и смотреть на эти звезды. И больше ничего не имело значения. Это и есть счастье: когда ты ничего не ищешь и не хочешь, но полностью удовлетворен тем, что есть.

Он знал, что исполнится всё, что он пожелает, но никаких желаний у него не было. Ведь желание — это несовершенство, отсутствие того, чего ты желаешь. Он не желал ничего, потому что все, что ему надо, у него было. А всё остальное не имеет никакого значения. Все остальное лишь майя, иллюзия, ввергающая в круговорот желаний и порождаемых ими страданий. Живые существа, вброшенные в мир иллюзии собственными желаниями, страдают, мечутся, чего-то хотят, чего-то достигают, постоянно что-то теряют, мучаются, не понимая, что ничего этого нет. Да и не могут понять, поскольку по-настоящему качественная иллюзия неотличима от реальности точно так же, как достаточно высокая технология неотличима от магии. Находясь внутри иллюзии нельзя понять, что это иллюзия. Лишь вырвавшись из нее, ты обретаешь истинное понимание.

Прошел еще миллиард лет, звезды немного изменили свой рисунок. Он лежал и, улыбаясь, смотрел в небо. Абсолютно счастливый в своей новой иллюзии. Он еще не понимал, что вырываясь из лап одной иллюзии, ты тут же попадаешь в другую. Он так хотел покоя, что получил иллюзию покоя.

* * *

— Как он, доктор?

— По-прежнему. Состояние, напоминающее кому, хотя я не понимаю ее причины. А в остальном все нормально. Спина зажила поразительно быстро, даже следов не осталось. Поразительный случай регенерации! Все остальные органы тоже в порядке, хоть сейчас выписывай.

— Что же делать? — в отчаянии воскликнула Наталья Васильевна.

Доктор устало посмотрел на нее:

— Мы делаем все, что в наших силах.

— Я могу посидеть с ним?

— Конечно. Я бы советовал даже поговорить с ним.

— А он меня услышит?

Доктор лишь пожал плечами и ушел по своим делам.

Наташа зашла в палату, присела на стул рядом с кроватью, на которой лежал Николай, и заплакала. Но потом, вспомнив о том, что, возможно, Коля слышит ее, вытерла слезы и, улыбаясь, прошептала:

— Привет! Вот, решила зайти к тебе, посмотреть, как ты здесь устроился. Вроде, неплохо. Лежишь, отдыхаешь. Можно сказать, как в отпуске в санатории.

И она опять надрывно всхлипнула, не удержавшись, глядя на Николая. Такое впечатление, что его в этом теле не было. Тело лежало, спокойное, оно ровно дышало, грудь поднималась и опускалась. Но оно как будто само по себе. Это было такое неприятное ощущение, что ей стало страшно. Вдруг подумалось, что пока тело пустое, его может занять, кто хочет. И откуда только, скажите, такие мысли в голове последовательно — октябренка, пионерки, комсомолки и члена коммунистической партии? Вроде бы, взяться им неоткуда, а вот, глядишь ты!

— Коля, Коленька, — осторожно дотронулась она до его руки, — ты здесь? Дай хоть знак какой, что ты здесь, Коленька…

Но Николай лежал спокойный и совершенно отрешенный от всего.

"Точно, нет его в теле!" — как обухом по голове.

В это время открылась дверь, и зашел капитан Соколов.

— Здравствуйте, Наталья Васильевна! — поздоровался он с ней как со старой знакомой.

А она, все еще витая в своих мыслях, повернув к вошедшему Егору голову, вдруг спросила:

— Вы не знаете, где Коля?

И сама вдруг смутилась до красноты от такого вопроса. Но Соколов кивнул и, словно не замечая ничего странного в вопросе, спокойно ответил:

— Сейчас поищем.

А она даже не поняла, как ей на такое реагировать. Поэтому просто смотрела, как Соколов подошел к Николаю, провел рукой над его лицом, наморщил лоб, потом улыбнулся, но — как-то озабоченно, и произнес:

— Вы правы, товарищ майор, его нет в теле.

— Как нет?! — тихо ахнула она, — А где он?

— Сейчас поищем, — ни мало не смущаясь, повторил капитан, — только вот, где бы мне пристроиться удобнее, чтобы не упасть?

Он оглянулся вокруг, увидел стоящую у стены кушетку и обрадовался:

— Ага, это то, что мне надо!

И уже обращаясь к Наташе, попросил:

— Не позволяйте, пожалуйста, никому тревожить меня, хорошо?