Метастазы

Сверху послышался звериный крик, сопровождающийся лязгом о пол палатной койки. Назар посмотрел вопросительным взглядом на коллег.

– Наркоман этот. Егор. Пару часов назад пришёл в себя, теперь бушует. Ломка у него…, – объяснила раздраженно старшая медсестра. – И так всем плохо, еще и он…

– Дай ему снотворным подышать, пускай поспит, – спокойно сказал Нагваль. – Скоро должен закончиться синдром отмены и можно с ним будет поговорить.

– Он, по-моему, всегда невменяемый, – буркнула женщина и ушла в процедурную.

Назар вместе с Нагвалем направился на второй этаж. В холле никого не оказалось, кроме Оксаны. Девушка в полном молчании смотрела в окно, отвернувшись от всех, и даже не реагировала на истошные вопли.

– Суки! Пидорасы! Отпустите меня! Мне больно, гондоны ебанные! Я не хочу! Отпустите! – доносилось по всему этажу. Каждое слово било молотом по голове и сердцу.

Николай вздохнул, но ничего не сказал, а отправился прямиком в палату к наркоману. Назар поспешил за ним.

Егор оказался привязанным к поручням койки, но это не мешало ему извиваться всем телом и сотрясать пол.

– Что ты орешь? – обратился доктор к нему.

Пациент красными бешеными глазами взглянул на гостей. Пот с него лил ручьями, вены на теле вздулись.

– Отпустите меня!

– Ты должен прийти в себя. У тебя интоксикация наркотиками…

– ААААА! – перебил наркоман своим воплем Нагваля. – Пошел нахуй! Отпусти меня! Отпусти, сказал!

Он начал долбить тазом о койку еще сильнее, а затем со стоном боли завертел животом, измученным спазмами.

– Ты должен потерпеть! – не сдавался Нагваль. – Это скоро закончится…

– У меня все болит… Отвяжи! Отвяжи меня, пидорас! АААА!

Тут подоспела Елена Ивановна с кислородной маской. Нагваль настроил систему. Сначала наркоман пытался сопротивляться, но Назар помог придержать его голову.

Парень крутился и орал, но вскоре под действием препаратов уснул.

Николай сполоснул руки от слюней пациента, а затем, не сказав ни слова, вышел наружу.

– Обосрался весь, – бросила Елена Ивановна, глядя на постельное белье, – снова менять.

Женщина перевернула спящего Егора набок и начала собирать простыни, готовясь подстелить новые. Назар смотрел на обездвиженное тело, из которого торчал катетер, и пребывал в небытие.

– Помочь? – спросил он.

– Нет, я сама. Лучше сходи с Николаем Николаевичем к Лиле. Ей там и так плохо, а ещё этот…

Она снизила голос, но продолжала недовольно бубнить. Назар оставил её и пошёл медленно по коридору разыскивать Нагваля. Двери в палаты были закрыты. Хоспис будто погрузился в сон. Никаких разговоров, никаких движений. Ещё недавно наполненные надеждой стены вмиг потускнели. Пациенты прятались, понимая, что уже давно являются их частью. Назар рискнул войти к старушке. Она находилась без сознания, с подключенным искусственным дыханием и питанием. Её организм прокапывало сразу три капельницы, соединенные в один катетер. Грудь тихонько вздымалась вверх по мере вдоха. Лицо окутало спокойствие. Тело переставало существовать. Не чем и не за что переживать. Назар сделал глоток палатного воздуха и его глаза расширились. А может этот запах всегда рядом с людьми. Может, каждый человек лично сам носит его день за днём. Где свобода от всего? Почему мы научились прощаться с собственной жизнью и смертью, но научиться расставанию с близкими людьми не можем?

Парень услышал плач в другом крыле этажа. Он оторвался от силуэта Маргариты Алексеевны и повернул голову в сторону источника звука. Плач принадлежал ребенку. Столько из него исходило окончательного и безысходного, что Назара пробрало от головы до пят. Коридор казался бесконечно длинным, не имеющим власти над ситуацией в жизни. Сколько по нему ходило умирающих людей и сколько ещё пройдет. Он просто им предлагал пол, окна и кровати. Просто становился незначительной частичкой в их предсмертном периоде. Коридор оставался, а люди уходили. Кто-то трогал его стены, кто-то рисовал на них, кто-то плакал, уткнувшись в них, но заканчивалось всё всегда тишиной.

Парень на цыпочках добрался до палаты больной раком девочки и замер в метре от двери. Лиля плакала, а Нагваль продолжал жалеть её. Он мог это продолжать делать столько, сколько потребуется. Он никуда никогда не спешил. Спешить было глупо, он понимал это с каждым следующим днем, с каждой следующей смертью. Девочка старалась успокоиться, но слезы всё равно брали вверх над усилиями, и она вновь утыкалась в руку заботливому человеку, который заменял ей всех родных.

– Что… Что теперь будет? – еле получалось у неё говорить.

Нагваль молчал, а Назар продолжал стоять за стеной, полностью приросший к паркету.

– Она одна со мной здесь играла…

– Я буду играть с тобой. И Олеся будет с тобой играть. Назар будет с тобой играть.

– Я думала, что она поживет подольше. У неё ведь то же самое, что у меня…

Некоторые слова просто проглатывались всхлипами.

– Она была старенькая. Её тело уже не в силах бороться.

– Мы с ней хотели завести много маленьких коал и ухаживать за ними. Она очень сильная…

– Маргарита Алексеевна была намного сильнее каждого из нас.