Метазоа. Зарождение разума в животном мире

Это усовершенствование, офлайн-обработка, превращает разум во что-то вроде вещи. Что это значит? Вещи в противопоставлении чему? Я имею в виду, что историю, разворачивавшуюся в предыдущих главах, наилучшим образом можно рассказать, избегая опредмечивания (о-вещ-ествления) разума и отношения к нему как к объекту. Само животное, безусловно, физический объект, как и его мозг, но разум – не столько объект, сколько аспект внутренних механизмов и мозговой активности. Если же речь идет о состоянии «офлайн», картина снова изменяется. Теперь мозг представляется чем-то вроде арены, на которой мы разыгрываем вероятные сценарии, выдумываем и жонглируем зрительными и слуховыми образами. Философ Джон Дьюи в 1920-х годах писал, что разум играет как практическую роль – руководит действиями, так и роль «эстетического поля»{275}. Это место, где возводятся декорации, рассказываются истории, а реальные обстоятельства уходят в тень. Я предполагаю, что это не базовая форма опыта, базовая – это «здесь-бытие». Но с появлением нового измерения разум достиг новых высот.

Тридцать лет назад, еще студентом, я участвовал в конференции и присутствовал на панельных дискуссиях, посвященных австрийскому философу Людвигу Витгенштейну{276}. Витгенштейн, творивший в начале и середине ХХ века, настойчиво продвигал мысль, что представление о разуме, которым оперируют философы, иллюзорно{277}. Согласно фразе, популяризованной Гилбертом Райлом, на которого Витгенштейн оказал сильное влияние, философы думали о разуме как о «духе в машине» – призрачном распорядителе, непостижимым образом населяющем физическое тело. И Витгенштейн, и Райл считали: пока вы видите разум таким, у вас не будет никакой возможности его понять. Сам этот образ бесконечно порождает мнимые проблемы – проблемы, решать которые нет никакой необходимости, о них следует просто забыть.

Развивая эту тему, один из выступавших (Криспин Райт) говорил о философской ошибке, в силу которой человеческий разум считается чем-то вроде «обнесенного стеной сада», секретного места, обозревать которое, не совершая ошибок, может только один человек – сам обладатель разума{278}. Витгенштейн считал, что разум не может быть похож на такой сад. Разум, по его мнению, присутствует в том, что люди делают, – в поведении.

Метафора «обнесенного стеной сада» должна была указывать на ошибку, изобличая ложный путь. Но, когда эта идея всплыла в разговоре, кое-кто из выступающих, похоже, оценил ее притягательность. Даже обычные люди, не только философы, часто говорят что-нибудь, предполагающее похожее видение, – они рассуждают о разуме как о тайной стране. Вот здесь нам стоило бы притормозить, потому что сам Витгенштейн призывал прислушиваться к бытовым разговорам, не отравленным философией. Он думал, что философы склонны сильнее прочих запутываться в таких вопросах (хотя любой человек без особого труда может научиться думать как философ).

Хотя люди и представляют себе разум как тайную страну, такой взгляд неверен, утверждали выступающие, этого просто не может быть. Но я думаю, что для нас дело обстоит именно так – или каким-то похожим образом. Это не общее свойство чувствительности, не что-то такое, что имеется у каждого животного, воспринимающего свою жизнь, – это касается только нас. Мы создаем арену, пространство, заполненное объектами, возникающими без нашего участия – и созданными нами. Мы входим в сад.

Благодарности

Пока эта книга писалась, она словно отращивала щупальца, протягивая их к новым и новым видам животных, запуская в безостановочно растущий список использованной литературы и ощупывая бесчисленные научные и философские тропинки и аллеи. Не раз я рисковал заблудиться, если бы не бескорыстная помощь собеседников и корреспондентов, обладающих профессиональной компетенцией в соответствующих областях. Перечисляя их в порядке расположения глав, я хочу поблагодарить Криса Шилдса, Элисон Симмонс, Гэри Хатфилда, Маурин О'Мэлли, Гаспара Шекели, Тома Дэвиса, Дэйва Харасти, Мерил Ларкин, Джима Гелинга, Джона Аллена, Стива Уэлена, Гэри Кобба, Эндрю Бэррона, Пэм Лайон, Ника Лэйна, Дерека Дентона, Бьерна Меркера, Бьерна Брембса, Мадлен Бикман, Кима Стерелни, Эндрю Нолля, Ника Штраусфельда, Джонатана Бёрча, Эвана Томпсона, Майкла Кубу, Элизабет Шехтер, Тима Бэйна, Бруно ванн Свиндерена, Ларса Читтку, Куин Сольви, Клэр О'Каллаган, Кристофа Коха, Терри Уолтерса, Кэтрин Престон, Монику Гальяно и Лесли Роджерс. Отдельная благодарность – Розе Као, которая, как и Фред Кейзер, помогла мне стать чуть менее ортодоксальным философом сознания, а также Лори Груэн, которая много лет назад заставила меня взглянуть на животных иначе.