Метазоа. Зарождение разума в животном мире

Обсуждая эксперименты на животных, мы часто говорим о незначительных цифрах. Стоит ли вообще думать о какой-то горстке животных? Но дело здесь не в количествах; нам нужно задуматься, в каких отношениях мы хотим находиться с другими чувствующими существами. Садизм, например, отвратителен – даже если страдают немногие. Я не думаю, что эксперименты, о которых мы говорим, можно назвать садистскими в буквальном смысле слова, подразумевающем наслаждение страданиями другого. Но если очевидно, что какое-то действие причиняет животному боль, а вы продолжаете просто потому, что хотите узнать, что внутри него происходит… я не знаю, как это назвать, но это точно не те отношения, которые стоит строить. Порой ученые надеются, что добытое ими знание приведет к сокращению страдания где-то еще, и это важный аргумент. Я не могу отделаться от мысли, что прогресс порой достигается случайно, как непредвиденный итог исследований, цель которых была иной. С этой мыслью можно поспорить, что только усложняет оценку ситуации. Но, даже если принять эту логику, можно многое сделать, чтобы эксперименты оставались информативными, но животные страдали бы от них меньше{273}. Можно радоваться обретению новых знаний и в свете этих знаний не желать повторения экспериментов, в которых они были добыты.

Очертания разума

В прошлом году, возвращаясь с погружения в заливе, который послужил сценой для множества событий, описанных в книге, я добрался до мелководья и остановился, когда два небольших пучка морской травы сцепились передо мной в яростной схватке: клочья летели во все стороны. При ближайшем рассмотрении это оказались два крошечных краба-декоратора, выбравшие для маскировки не губку, но водоросли. Они были страшно злы друг на друга, и ни один не собирался отступать. И пока я смотрел, никто так и не сдался. Они держались рядом и время от времени молотили друг друга лохматыми от водорослей клешнями. Это было неожиданная и несомненная демонстрация агентности.

Какое место занимает разум в мире в целом? Где и когда его можно встретить? Сколько его вокруг? Здесь можно представить и сравнить две кардинально различающиеся картины; на одной из них – пустыня, на другой – джунгли. На первой разум встречается крайне редко. Мир – ментальная пустошь практически на всем своем протяжении, не исключая и животного мира. Представления Декарта, изложенные в первой главе, – подход как раз такого типа, но, чтобы его придерживаться, не обязательно быть дуалистом, многие люди воображают себе этот пустынный пейзаж. Разум, возможно, имеется у людей и некоторого количества млекопитающих, но за пределами этой группы разума нет. Остальной мир, что касается психики, пуст. Даже большая часть живых существ – всего лишь бессмысленные оболочки.

Противоположное видение – это джунгли: разум повсюду или почти повсюду. Крайняя его степень – панпсихизм, согласно которому что-то вроде души есть даже у атомов. Близкая к картине джунглей идея – представление, что чувства есть у всех живых существ, вплоть до растений и бактерий. В таком случае чувствительность на Земле распространена практически повсеместно, за исключением полностью безжизненных зон.

Истина находится где-то посередине: наш мир и не пустыня, и не джунгли. Представление о реальности можно получить, в очередной раз окинув взглядом генеалогическое древо земной жизни, древо, сформированное эволюцией, длящейся вот уже более трех миллиардов лет. Во-первых, что удивительно, некоторая активность, напоминающая разум в широком смысле, наблюдается по всему древу, возможно даже на каждой его ветке и каждом побеге. Всё ощущает и всё реагирует. Живые клетки не могут не обращать внимания на происходящее вокруг. О самых первых этапах жизни мы сказать ничего не можем, но то, что называется «минимальной когницией», похоже, присутствует практически на всем протяжении дерева.

Это, конечно, неожиданность. Похоже, Аристотель был не так уж далек от истины, какой она могла бы представляться нам сегодня. Аристотель считал, что все живые существа наделены «растительной» душой – стремлением поддерживать в себе жизнь; у животных есть еще «животная» душа – способность ощущать и реагировать; человек же имеет вдобавок и «разумную» душу. Похоже, именно так все и могло бы быть: большая часть живых существ поддерживает в себе жизнь бессознательно, а чувства впервые проклевываются только у животных. Но, как оказалось, животная душа широко распространена и, вероятно, очень древнего происхождения.

Разделившись, разные эволюционные линии отправились каждая своей дорогой. На одной ветви дерева возникли животные тела, новые инструменты действия; на этой же ветке появилась нервная система, прочно связавшая тело в единое целое. На этой же ветви, на некоторых ее побегах и сучках, животные научились быстро передвигаться, манипулировать объектами и постигать внешний мир. Эта ветвь дала начало животному способу бытия.