Метазоа. Зарождение разума в животном мире

Это связано с тонким моментом – еще одним, в котором я далеко не уверен. Когда мы задаемся вопросом, почему акт зрительного или слухового восприятия определенным образом ощущается (или может ощущаться), мы, вероятно, запутываемся в тот момент, когда пытаемся представить, что делает мозг, получая зрительную или слуховую информацию. Мы представляем, как зажигаются нейроны, как они передают импульс соседним нейронам, которые в свою очередь тоже вспыхивают, и так далее. Предположим, теперь мы станем представлять этот процесс так, как предлагают нам нейробиологи, чьи идеи мы обсуждаем в этой главе{190}. В любой момент времени мозг уже охвачен активностью, в том числе и этими крупномасштабными, но интегрированными паттернами, а новый визуальный образ или звук модулирует – переключает, преобразовывает – эту активность. Неужели мы и теперь будем удивляться или недоумевать, что эти процессы как-то ощущаются?

Далее напрашивается вопрос: а что, если бы вы – или другое существо – обладали бы только каким-то одним из двух описанных выше качеств? Точнее, что, если бы вы были животным, способным на ощущение и действие того типа, какое описано в пятой главе, но ваш мозг был бы лишен дополнительных динамических свойств, описанных в этой?

Подобный мысленный эксперимент может оказаться ловушкой. Нам кажется, что мы способны представить себе точную копию человека, со свойственным людям поведением, но с совершенно иными физическими процессами, протекающими внутри. Но ведь если у какого-то человека или животного отсутствуют крупномасштабные динамические свойства, которые мы здесь обсуждаем, то этот человек или животное будет иначе воспринимать окружающий мир и вести себя не так, как тот, у кого они есть. И тем не менее признаки субъективности, описанные в пятой главе – ощущение, действие, точка зрения, в известном смысле схематичны; кажется, что организм может обладать какой-то их разновидностью, отличной от нашей, одновременно отличаясь и крупномасштабными динамическими свойствами мозга. Об этом свидетельствует тот факт, что когда мы рассматриваем эти схематические признаки субъективности и размышляем, что должна сделать нервная система, чтобы вызвать их, то осознаем, что нейроны вполне способны дать им начало, действуя в качестве простых сигнальных путей и переключателей. Очевидно, что базовые признаки субъективности могут проявиться и в отсутствие особых динамических свойств, о которых идет разговор. И тогда мы можем спросить, перефразируя Нагеля: есть ли что-нибудь, на что похоже быть таким существом? Будет ли оно иметь опыт?

Ну, когда этот организм ощущает и действует, что-то в нем точно происходит. Внутри любого организма, обладающего базовыми признаками субъективности, много всякого имеет место. Но будет ли то, что происходит, дано организму в опыте? Похоже, это следующий вопрос, которым нам стоит задаться, но что он на самом деле означает? Если мы спрашиваем, не ощущает ли этот организм того же, что и мы сами, может быть в каком-то ослабленном виде, то ответ на этот вопрос, скорее всего, «нет» – в конце концов, сценарий предполагает, что это существо будет отличаться от нас биологически. Следовательно, поставив вопрос таким образом, мы проблемы не решим – тут требуется формулировка, не так прочно привязанная к нашей с вами реальности. Предположим, мы спросим, есть ли у организма точка зрения, ощущает ли он предметы и явления какими-то и так далее. Тогда ответ будет «да» – то же самое «да», которым мы отвечали на вопрос, обладает ли такой организм основополагающими признаками субъективности, изложенными в пятой главе.

Но может, нам стоит поискать в пространстве между этими двумя вопросами? Я бы, наверное, спросил о чувстве присутствия, хотя само это чувство не является неотъемлемой чертой опыта как такового. Предположу, что многие захотят поинтересоваться насчет квалиа. Есть ли квалиа у существа, которое мы пытаемся себе представить? Если эти квалиа должны быть чем-то вроде цветовых полей, которые люди обычно и имеют в виду, когда говорят о квалиа, то тут мы опять пытаемся провести параллель, слишком близкую к опыту человека. Если же мы спросим, есть ли «что-нибудь, на что похоже быть этим существом», то вернемся к тому, с чего начинали. Самих возможностей языка не хватает, чтобы сформулировать ключевые вопросы в интересующей нас области. Но я не думаю, что проблему можно решить, предложив термины получше: здесь наши размышления заводят нас в глухие дебри тотальной неопределенности.